Андрей Иванов: Человек из Ростока
Скрывать от других Германа было просто; не допускать хаос к ровной глади озера, возле которого он прогуливался, рассеянно улыбаясь. Вот в чем был вызов: затянув пуповину мысли, до крови кусать губы, обливаться потом, стонать, но не допустить! Так не сообщают тяжелобольному плохих новостей, удерживая болтливых идиотов за дверью. Я подходил к ней с подносом, говорил: «Твое лекарство, мама», – и улыбался уголком рта (в те дни я избегал смотреть ей в глаза). Мне не было двадцати, а я уже умел проглотить тихоокеанский шквал с той же легкостью, с какой проглатывают измену или снотворное; прикрыв тыльной стороной руки зевок, я изображал сонливость, делал вид, будто не расслышал, забыл, запутался в пустяках, ну с кем не бывает… В конце концов, лучше выглядеть дураком и не знать точной даты, чтобы сводить с ума всех вокруг непредсказуемостью неизбежного, а в это время выемка внутри зарастает, как рана, и, набрасывая платок ухмылки, деловито постукиваешь пальцами по корешку книги. Оставаться человеком всегда проще, нежели отдаться потоку.
