Удивительно, но все эти годы, пока сообщество «Сноб» росло и расцветало, ученые тоже не сидели сложа руки. А потому, пролистывая в преддверии Нового года наши старые страницы, мы с удивлением отметили, что кое-что там нуждается в поправках и уточнениях задним числом. А если не нуждается, тем более стоит это перечитать, уже на правах вечной классики. Отсюда и возник замысел нашего ретроспективного цикла.

Сразу оговоримся: в нашей рубрике «Наука и технологии» публиковались статьи самых разных авторов, и мы отнюдь не хотим сказать, что с этими авторами что-то не так. Единственная причина относиться к их писаниям с долей недоверия — неумолимый бег времени. Например, все же сегодня понимают, что происхождение всего на свете из четырех стихий — бред сивой кобылы и детский лепет, что не отменяет нашего глубочайшего уважения к Аристотелю. Ровно та же штука, хоть и в меньшем масштабе, и с Ильей Колмановским, и, конечно, с Машей Гессен.

С нее мы и начнем нашу ретроспекцию.

1.

В своей прекрасной статье 2010 года Маша Гессен затронула тему эпигенетики. Эпигенетика — это (если кто помнит основы школьного греческого) «все, что после генетики», то есть все случаи наследования признаков, не объяснимые последовательностью нуклеотидов в ДНК. Приводит она там в пример одно любопытное научное наблюдение.

Если мышат отнять у матери в первые дни жизни, у них развивается депрессия. Это бы еще ладно; но потом у этих депрессивных мышей рождаются мышата, опять же страдающие депрессией. Причем воспитание тут ни при чем: даже когда депрессивными родителями были папы, в воспитании мышат участия не принимающие, дети все равно вырастали унылыми занудами — в папу.

Если вы поверхностно знакомы с генетикой, вы возопите к небесам: приобретенные признаки, согласно самым фундаментальным законам, не наследуются, вопреки постулатам мичуринско-лысенковской биологии эпохи мрачного сталинизма. В том числе не должен наследоваться и приобретенный признак высокого уровня гормона кортизола (с которым связана депрессия и тревожность). Нет такого механизма в природе, чтобы переписать последовательность генов у травмированных тяжелым детством мышат. Их скорби и тяготы должны бы уйти с ними в могилу. Но вот не ушли же почему-то. (Дальше автор рассуждает о жертвах Холокоста; мы, пожалуй, так далеко не пойдем.)

Гипотеза ученых, на работу которых ссылалась Маша Гессен, состояла в том, что тут-то как раз и вступают в действие механизмы эпигенетики. Например, метилирование ДНК (а также деациетилирование белков-гистонов) способно снижать или вовсе выключать активность некоторых генов, причем вот эта штука уже легко передается по наследству. Но вот только доказательств ни малейших у них не было, что такая штука на уровне ДНК и правда происходит...

И что бы вы думали? Три года спустя наши сети приносят работу, где... утверждается опять то же самое. Здесь, правда, ученые решили полностью исключить социальные механизмы передачи информации. Они не стали разлучать мышат с матерью. Вместо этого у мышей вырабатывали условный рефлекс: долбили их током, одновременно давая вдыхать запах вещества ацетофенона (похоже на аромат вишневого варенья с косточкой).

Ну и, как вы уже догадались, дети этих мышей тоже боялись запаха ацетофенона. И внуки тоже.

В этот раз ученые пошли чуть дальше: они сравнили мозги своих пугливых мышей с обычными мышиными мозгами. И нашли в них увеличенное число нейронов, способных чуять запах ацетофенона. Эти нейроны отличаются тем, что в них экспрессируется ген особого белка-рецептора. Значит, у напуганных мышей наследовался именно этот признак: «В таких-то нейронах мозга включать ген рецептора ацетофенона».

Ну и что? Ну и все. Ни малейших доказательств, что это хоть как-то связано с метилированием ДНК, не поступило. Более того, такое метилирование обычно происходит сразу перед геном (в так называемом промоторе). И вот беда: именно в коротеньком промоторе ацетофенонового рецептора нет ни единого нуклеотида, который в принципе можно было бы метилировать.

Выводы такие: «Нужны дальнейшие исследования, которые могут занять еще многие годы». Ну так мы никуда и не спешим: история естественно-научной рубрики портала «Сноб» только начинается.

2.

А вот пример научной новости, где не то чтобы рано ставить точку, а ее вообще поставили не там, где надо. Речь идет о сенсационной находке ардипитека — лесного предка человека. В заметке, датированной 2009 годом, сказано, что ардипитек, живший 6 миллионов лет назад, — это и есть общий предок человека и шимпанзе.

Фото предоставлено автором
Фото предоставлено автором

Наш жгучий стыд за ошибку слегка компенсируется тем фактом, что в момент обнаружения ардипитековых костей некоторые ученые разделяли это заблуждение. Сейчас таких фриков остались единицы, а ардипитек с тех пор уже успел войти в учебники. И конечно, отнюдь не в качестве предка шимпанзе (общий предок человека и шимпанзе жил, по-видимому, минимум на миллион лет раньше и был больше похож на сахелантропа с озера Чад). Арди — один из предков человека. Ваш прапра(...)прадедушка, извините.

Тем не менее все остальные рассуждения, приведенные в той давней статье в «Снобе», сохраняют свою ценность: останки Арди действительно доказывают, что с момента разделения нашей большой обезьяньей семьи шимпанзе прошли едва ли не более сложный эволюционный путь, чем люди.

Другое дело, что шимпанзе этот путь завел черт знает куда. В тупик.

А людей, как мы надеемся, ждет светлое будущее. Смайлик.

3.

Вспомним тут и о находке останков первобытных людей в Денисовой пещере на Алтае. Ах, какая была сенсация: обнаружена еще одна ветвь человеческой семьи, наряду с сапиенсами и неандертальцами.

В заметке Ильи Колмановского очень мудро оставлено место для сомнения. Остается шанс, пишет он, что «Денисов» — «плод некоего хитрого мезальянса». Буквально пару недель назад гипотеза мезальянса нашла новые подтверждения.

В испанской «Пещере костей», почти в десяти тысячах километров к западу от Алтая, нашли кости таинственной популяции человекоподобных существ. И анализ ДНК показал, что они куда ближе к «денисовцам», чем к нашим родным европейским неандертальцам. Правда, ДНК получилось выделить только митохондриальную — таким образом, в поле зрения ученых попало наследование лишь по материнской линии.

Остается пока лишь гадать, сколь причудливы были судьбы женщин 400 000 лет назад, если их генетические следы оказывались то в Испании, то на Алтае, перемешанные в геномах совершенно разных видов гоминин. «Хитрый мезальянс», как это сформулировал коллега Колмановский, — это, на мой вкус, еще очень мягко сказано.

4.

Поскольку читатели явно устали, завершим наш рассказ на легкомысленной ноте. Смотрите, какой веселый ролик нашел когда-то Илья Колмановский: это визуализация прелюдии и фуги ре-минор Баха.

Я же хочу предложить вам проследить глазами за трио ре-бемоль мажор Шуберта. Это интереснее органа, потому что разные инструменты выделены разным цветом: желтенькая скрипочка, красненькая виолончель, голубым и зеленым показаны две руки пианиста. Наслаждайтесь!

Отметим также, что проживающие в России не могут не узнать в этой музыке рекламный ролик компании «Мегафон».

Рад сообщить вам, что тяжелый труд опошления Шуберта для коммерческих нужд (с транспонированием в другую тональность) взял на себя член нашего сообщества композитор Дмитрий Шумилов. Аплодисменты ему. Правда же, отличная работа.

Продолжение следует.