Они пришли ко мне на прием — мама и дочка лет восьми. Я пригласила их зайти в кабинет.

— Здравствуйте, садитесь, слушаю вас...

— Ой, я даже и не знаю, туда ли мы обратились... — у женщины было чисто вылепленное лицо с высокими скулами и большими серыми глазами. Ее взгляд постоянно ускользал от меня. Девочка на меня тоже не смотрела, но с интересом поглядывала на разноцветные игрушки.

Оказалось, что девочка — ее звали Алина — всего боится. Всего-всего.

— Кошек боишься? Манную кашу? Мячиков? Игрушечных медведей? Ромашек? — допытывалась я.

Девочка неуверенно улыбнулась. Выяснилось, что кошек Алина все-таки не боится, зато боится темноты, не остается дома одна и в школе не может вымолвить ни слова — ни задать вопрос, ни ответить у доски. Школа при этом прекрасная, а учительница очень добрая — это в один голос утверждали и сама Алина, и ее мать.

Страхи у Алины были всегда. Никаких неврологических заболеваний у девочки не отмечалось, и прежде родные полагали, что с возрастом все пройдет. Однако не проходило. Сейчас, когда Алине исполнилось уже восемь лет, ситуация стала явно ненормальной, пришлось идти к невропатологу, а по его наводке ко мне, психологу.

Побеседовав с Алиной и просмотрев ее медицинскую карту, я осталась в полнейшем недоумении. По всем данным, эта девочка не должна была ничего бояться. Однако... боялась. Отправив Алину в другую комнату рисовать «самый страшный сон», я снова попыталась поймать ускользающий взгляд матери.

— Расскажите мне о вашей семье.

— Не думайте, у нас все нормально, — тут же откликнулась женщина. — Никто не скандалит, Алину все любят, все хорошо.

— Расскажите, как сложилась ваша семья.

Пятнадцать лет назад Настя, мать Алины, приехала в Питер из псковской деревни и поступила в педагогический. Стипендии на жизнь не хватало, и статная красивая Настя пошла подрабатывать в Мухинское училище натурщицей. Сначала стеснялась, потом привыкла — работа как работа, довольно тяжелая, между прочим. Именно в Мухе Настя и познакомилась со своим будущим мужем. Валера там учился и был очень талантливым художником. Настя покорила его своей строгой красотой и какой-то первобытной «правильностью» и цельностью натуры. Когда речь зашла о браке, богемно-интеллигентная семья Валеры встала на дыбы. Валере пришлось выслушать немало горьких слов о провинциалках, которые мечтают заполучить набитую антиквариатом квартиру на Невском проспекте. Весьма неагрессивная по природе Настя уже готова была отступиться, но Валера уперся, заявил, что уходит из дома, будет работать истопником, и т.д. и т.п. Родители тут же пошли на попятный, уговаривали сына не губить талант и будущую карьеру. На свадьбу приехала радостная псковская родня с пятнадцатилитровой бутылью деревенского самогона и ведром соленых рыжиков. Валерины родные поджимали губы. Настя тихо плакала на лестнице, Валера уверял, что все наладится.

Самое удивительное, что все действительно наладилось. Свекор со свекровью смирились с присутствием в доме тихой, спокойной Насти, тем более что Валера, женившись, забросил шумные богемные сборища, стал серьезнее работать. С появлением Алины, которая стала любимицей всей семьи, ситуация стала почти благостной.

В общем, сплошное благолепие и благорастворение воздусей. Вроде бы в Алининой жизни не было никаких причин для того, чтобы бояться. Я могла предположить только одно: Алина боится не своим страхом.

— Не своим страхом? — недоверчиво переспросила Настя. — А чьим же? Моим, что ли? А чего это я боюсь?

— Вот это я и пыталась выяснить. Иногда удается помочь детям, решая какие-то проблемы родителей. Иногда страх родителей рикошетит на детей. Я не говорю, что это именно ваш случай...

— Ну, мне-то никто помочь не сможет, — внезапно закручинилась Настя.

— Неужели? А откуда вы знаете? Все так безнадежно?

— Абсолютно безнадежно.

После недавнего описания гармоничной семейной жизни подобное заявление выглядело по меньшей мере странно.

— Ну, а что же вас больше всего тревожит на данный момент?

— Зубы! — выпалила Настя.

— Зубы?! — изумилась я. — Почему?! Что у вас с зубами?

— У меня — ничего, — горько усмехнулась Настя.

— Не понимаю. Расскажите толком.

Через пять минут я не знала, плакать или смеяться. Настя рассказывала о вставной челюсти свекрови. Богемная дама носила зубной протез во всех официальных случаях, но в домашней обстановке предпочитала обходиться без него. Вот здесь и была беда — никогда нельзя было угадать, в какую именно чашку свекровь положит свою челюсть. Точно так же дама обходилась и со всеми остальными своими вещами, и все это Настю совершенно не трогало, но челюсть...

— Я не знаю, почему так выходит, у нас дома чашек очень много, но если я утром перед школой беру кружку, чтобы попить кофе, то там обязательно... это... Мне, как вижу, прямо дурно становится. Уже ни есть не хочу, ни пить, ни вообще жить...

— А вы не пробовали попросить?

— Да что вы! Это же я у них в доме живу, я и должна приспосабливаться.

— И давно вы так... приспосабливаетесь?

— Сейчас скажу... восьмой год...

Настин многолетний невроз нужно было ломать любой ценой, иначе рано или поздно произойдет нервный срыв и все полетит к черту. А пока все это будет отражаться на Алине. Разумеется, челюсть тут ни при чем. Просто многолетнее ощущение бесправности у взрослой, сильной, умной и красивой женщины трансформировалось таким образом. Надо было любым способом показать Насте, что она может управлять семейной ситуацией.

— Значит, так. Сейчас идете в магазин и покупаете красивую чашку. Дальше. Приходите и дарите. Прямо так и говорите: «Отныне зубы живут здесь, а то я, дорогая Наталья Степановна, прямо не могу видеть, как они брошены, их же кто-нибудь случайно выкинет или сломает, пострадает ваш несравненный имидж...»

— Да я не смогу так сказать... — сконфуженно пробормотала Настя.

— Сможете! — жестко возразила я. — Сможете, если не хотите еще восемь лет блевать в туалете вместо утренней чашки кофе, если не хотите, чтобы ваш ребенок боялся собственной тени.

— Хорошо-хорошо, скажу, — тут же согласилась Настя.

— Отлично, тогда шагом марш за чашкой! Явка через два месяца. Кстати, где у нас там Алина?

— Я здесь, — откликнулась девочка. — Вот, я нарисовала страшный сон...

В левом нижнем углу рисунка, закрыв голову руками, убегала маленькая девчоночья фигурка в короткой юбочке, а за ней гналась огромная пучеглазая челюсть на колесиках!

Через два месяца Настя пришла на прием одна, без дочери. Сначала я не могла понять, что в ней изменилось, но вскоре догадалась: серые глаза смотрели прямо на меня.

— Спасибо вам! — тихо улыбнулась Настя. — Вы знаете, я не верила, конечно, но она действительно кладет свои зубы в эту чашку.

— Как Алина?

— Засыпает все равно со светом, но уже дома одна остается.

— А вы как себя чувствуете?

— Знаете, как-то посвободнее стало. Словно сбросила с себя что-то. Неужели в этой челюсти все дело было? 

— Да что вы! — рассмеялась я. — Челюсть тут совершенно ни при чем...