У людей, знаете ли, есть сознание. Говорят, есть оно и у собак, и даже у лягушек, но тут все спорно, так что ограничимся теми фактами, которые известны нам достоверно. Просто заглянем себе в душу: ага, вон он я, притаился в темноте. Это и есть «сознание». Точнее, самоосознание. То есть осознание того факта, что у меня есть сознание, которое есть способность к осознанию того факта, что я могу осознавать себя, то есть сознавать, что у меня есть способность... — дальше можете гонять по кругу, сколько вам заблагорассудится. Эта охота на собственный хвост называется «тайной сознания».

И вот в чем фокус: умение предаваться этой пустопорожней мыслительной деятельности как-то ведь возникло в ходе эволюции. Только не надо убеждать себя, что оно было отобрано естественным отбором как «полезное»: насколько оно бессмысленно, мы убедились в предыдущем абзаце. А насколько оно вредно, можно догадаться, чуть призадумавшись: вопросы о том, «неужели Я умру» и «как так получилось, что МОЯ единственная жизнь так жалка и нелепа» способны отвлечь от полезной деятельности даже таких социально полезных персонажей, как, например, дворник или трамвайный вагоновожатый. Не мучайся они с осознанием своего «Я» — наверняка и улицы были бы чище, и настроение бодрее.

Как ни странно, у биологов есть некоторое представление о том, откуда такое недоразумение взялось. Похоже, начиналось все довольно невинно.

Представьте себе, что вы — некая биологическая козявка — собираетесь проползти под сломанным деревом. Вам нужно оценить, не свалится ли дерево точно в тот момент, когда вы окажетесь под ним, не придавит ли, да и вообще, стоит ли предприятие риска. Из таких задач, между прочим, возникло наше интуитивное представление о «вероятности», одной из сложнейших концепций в науке, точное определение которой до сих пор озадачивает, например, физиков, занимающихся квантовой механикой.

Но мы сейчас не об этом. Допустим, дерево выглядит не слишком шатким, еще месяц так простоит... но вдруг вы понимаете, что дерево сломано не просто так. За ним притаился Враг, готовый обрушить это дерево на вас точно в тот момент, когда вы будете под ним проползать. Вероятности уже не помогут — налицо чужая воля, которую предсказывают по совсем другим законам.

Умение различать эти ситуации — отличать одушевленных и заинтересованных деятелей от слепой стихии, понимать их мотивы и противопоставлять им собственные хитрости, вводя их в заблуждение, — не могло не пригодиться в эволюции — и оно появилось.

Понимание того, что в мире существуют не только декорации, но и действующие лица, которые могут чего-то «хотеть» или «не хотеть», что-то «знать» или «заблуждаться», в психологии получило техническое название «теория ума» (theory of mind).

На самом деле это никакая не «теория», а просто такое устройство в человеческих мозгах. Наличие этого устройства у себя внутри я почувствовал так: я, знаете ли, люблю на досуге поиграть в «шарики» (попробуйте сами). Однажды я понял, что чувствую при игре какой-то дискомфорт. Оказалось, меня раздражает, что компьютер иногда вроде бы играет «против меня» (то есть не просто случайно выбрасывает шарики разного цвета, а осмысленно противится моему выигрышу), а иногда вдруг начинает вести себя случайным образом. Я не могу понять, где граница между одним и другим. И древние области моего мозга, запрограммированные на различение «явления» и «субъекта», беспокоятся.

Вот аутист на моем месте беспокоиться бы не стал: у них в голове, считается, такого устройства нет, то есть оно сломано. Ему безразлично, «хочет» ли чего-то непонятная внешняя штука — компьютер или другой человек — или просто существует по своим законам.

Очень не хочется заводить тут разговор о «зеркальных нейронах» — да и не надо, — но и без этого ясно, что осмыслять предполагаемые мотивы «других» проще всего, предполагая в них свое подобие. То есть заодно приходится и осмыслять самого себя — как существо, способное чего-то «хотеть» или «не хотеть», что-то «знать» или «заблуждаться». О том, что осознание других и осознание себя (то есть собственно «сознание») — это почти одно и то же, психологи начали догадываться лет пятнадцать назад, в частности, как раз на примере аутистов.

Тут-то и скрыт неприятный подвох, источник самокопания, и до веры в собственную душу (уж конечно бессмертную) отсюда рукой подать. Подробнее читайте об этом в прекрасной книжке Александра Маркова «Эволюция человека», часть 2.

Видите, какая штука? Угадывать намерения хищника, конечно, дело полезное, а вот играть в «шарики» представление о чужом «я» только мешает, так что получается так на так. А вот уж что точно мешает жить — это представление о своем «я», то есть осознание самого себя с помощью той же машинки, которую у природы не получилось вовремя выключить. Тут же приходится придумывать бессмертную душу, страну, куда уходят предки, одухотворять силы природы, и пошло-поехало. Можете себе представить, как сложно со всем этим жилось первобытным охотникам, раз они загромоздили свою жизнь всей этой, с позволения сказать, религией. Как с этим живет современный дворник или вагоновожатый, я вообще представить себе не могу.

Как с этим соотносится теория конструктивного нейтрализма, спросите вы. У меня есть два варианта ответа. Во-первых, можно допустить, что «сознание» — та самая слегка вредная, но не смертельная мутация, из которой природе еще только предстоит выкроить что-то путное (как тот фермент, который умел редактировать РНК еще в те поры, когда редактировать ее было не нужно). Но это ведь процесс случайный — может, предстоит, а может, и нет. Если не пригодится, тогда отбор его со временем подчистит, приберет — вот пчелы и муравьи ведь как-то обходятся без него, значит, и мы сможем.

Другой вариант ответа предлагает британский философ Стивен Кейв в своей книжке Immortality: The Quest to Live Forever and How It Drives Civilization (Crown, 2012). Он считает, что жажда обессмертить свое «я» — или, в более общем виде, придать смысл существованию своего «я» — является движущей силой человеческой культуры и цивилизации, главным мотивом всех ученых, художников, писателей и т. п. (а у дворников и вагоновожатых просто это не получилось, ну бывает). То есть из этого непонятного и ненужного механизма саморефлексии все же можно выкроить что-то путное, хотя значительная часть породы уходит в шлак. Причем выкраивается (как и в случае других примеров конструктивного нейтрализма) не сразу, а спустя сотни тысяч лет эволюции — и вовсе не то, что, казалось бы, должно (вроде дальнейшей разработки догматов веры в духов дерева и усовершенствования техники бальзамирования фараонов), а сразу этак-то: «Культура!»

Уважаемый читатель вправе выбрать себе первый или второй вариант ответа, в зависимости от того, насколько успешно сам он самореализовался в жизни.

В следующей части нашего рассказа мы коснемся вопроса о том, что не только самосознание, но и сам разум, возможно, уже давно проходит по категории «ненужных вещей». Но не будем забегать вперед.

Продолжение следует.