ГЛАВА 2

Помощница Елены Котовой назначила нам встречу в кафе «Бублик», его открыла Ксения Собчак на Тверском бульваре. Какое-то дурацкое место. Елена опаздывает, поэтому я сижу и думаю, что это очень символично: российский госслужащий, проработавший почти десять лет в Америке, потом в Британии, все равно прокалывается на какой-то ерунде — вот на «Бублике», например. Таком полугламурном месте, с плохой едой, но известной владелицей. Елена забегает, и я обалдеваю. Я с трудом узнала ее: ушло ощущение потерянности, и она помолодела лет так на десять. Я всматриваюсь в лицо, на нем нет косметики, но оно молодое. Елена курит, пьет кофе, много воды. После нашей первой встречи я подумала, что к ее образу очень подходит какой-нибудь Maccallan 12-летней выдержки, и много. Наверное, так и было, но два месяца назад. Теперь от условного Maccallan не остается и следа. Она выглядит какой-то новой и энергичной. Мне надо многое у нее спросить. Например, какой срок она получит, если проиграет дело, пострадают ли сотрудники, в конце концов, что изменилось с ее уходом.

Я спрашиваю, что изменилось.

— Доля России упала на семь процентов за этот год — это много и плохо, — машет она рукой. От слова «доля» мне уже становится плохо. Это надо разбирать. Потом я выясняю, что доля российских проектов в кредитном портфеле ЕБРР на данный момент — 25 процентов, а в прошлом году было 32 процента. Это значит, что российскому бизнесу реже и меньше дают денег.

Все-таки предположить, что европейская организация, через уголовный скандал снимая Котову, преследовала какие-то свои интересы, невозможно. Это обычно российские методы — хочется верить, что мы их не экспортируем. Когда начинаются рассуждения о мировом заговоре против России, я не верю. Мне все это надо обсудить с Котовой, но не с этой, а с другой — той, что была два месяца назад. Но где ее теперь возьмешь. А новая Котова, сияя и перебивая сама себя, говорит:

— Издательству понравился мой роман. Его печатают! Я сама не поняла, как это получилось: я показала, им понравилось! Представляете! Мой муж говорит, так не бывает. Теперь пишу второй, уже заканчиваю. Думаю о третьем. Второй будет о моей жизни: героиня по имени Варя и адвокат Марк Дарси. Конечно, имя Марк Дарси — это аллюзия на «Гордость и предубеждение», ноэто имя уже один раз пародийно использовалось в «Дневнике Бриджит Джонс» — поэтому у меня будет «аллюзия на аллюзию»; по-моему, забавно. Моего адвоката в Лондоне, кстати, зовут Мэтью — это самое сексуальное имя.

— Почему вдруг?

— Статистика, опросы, гороскопы так говорят. Я хочу делать то, что людям нравится. На мой взгляд, жизнь и так достаточно тяжелая, мне хочется дать людям интертейнмент, а не жесткий депрессивный постмодернизм, как, например, у Влада в «Около ноля» — он, конечно, очень образованный человек, с невероятным кругозором, но я дочитала только до 50-й страницы, потому что это – чернуха, одни подонки, убийства, мерзость, читать страшно и грустно.

Удивительно, что в качестве примера литературы постмодерна Елена приводит книгу Владислава Суркова, а не Умберто Эко, что ли, и к тому же называет зам. главы президентской администрации по имени. Через такие примеры понимаешь, что все-таки она чиновник высокого ранга, вполне российский. А она тем временем продолжает:

— Но вообще, сейчас я практически не читаю художественную литературу, самое интересное для меня чтение сейчас то, что присылает мой лондонский адвокат. Я своему мужу говорю, что я влюбилась. Он спрашивает, в лондонского Мэтью или из романа, а я говорю: не знаю. Наверное, и в лондонского тоже.

— А муж что? — Я чувствую, как сама становлюсь героиней уже не романа, а анекдота: «А он что? А ты ему?». Но остановиться уже невозможно.

— Смеется. Мы живем вместе двадцать восемь лет — не знаю, как так получилось. Я звоню каждый день, зачитываю, что написала, он говорит, что не понимает, откуда это во мне, но раз уж пришло, надо писать. Хвалит меня.

На самом деле, они давно живут не вместе: с тех пор как в 1998 году после работы во Всемирном банке в США Котова вернулась в Москву во Внешэкономбанк, потом ушла в ВТБ развивать инвестиционные проекты, и оттуда в 2005-м — в ЕБРР. С тех пор она жила в Лондоне, а он в Штатах, работал корреспондентом «Итогов», теперь она в Москве, а он все там же. Мне кажется, что она должна быть очень одинока, даже по тому, как подробно и охотно рассказывает о себе. Мне кажется, что вокруг нее нет симпатичных людей, от того и «Бублик» — я спрашиваю, каково ей одной.

— Я живу одна очень давно. Как приехала в 1998 году в Москву после Америки, друзей всех растеряла, потом вроде собрала, уехала в Лондон — опять одна. Но я не чувствую уже этого. Я совершенно победила одиночество. Вот сейчас как заведенная пишу, сплю, встаю, опять пишу. Расселила коммуналку, которую купила давно, начала ремонт. Это инвестиционные планы, надо как-то крутиться, пока счета в Лондоне заморожены. Я не собираюсь положить жизнь на то, чтобы обогащать какого-то начальника. Все, пришло время работать на себя.

Котова не бедный человек. Но несколько раз в жизни ей приходилось начинать с нуля. До 1991 года Котова была председателем Москомимущества и имела прямое отношение к приватизации, могла бы и дальше «иметь», но все бросила и уехала в Вашингтон работать в Институт экономического развития Всемирного банка. За семь лет освоила Америку, построила дом, но вернулась — работать к Гусинскому в Мост-банк, где все рухнуло; Гусинскому пришлось покинуть Россию, а ей — заново делать карьеру. Сейчас у нее дом в Штатах, две квартиры в центре Москвы и та самая квартира в Лондоне. Но продавать квартиры, находясь под следствием, нельзя. На что сейчас живет, непонятно.

— На что вы живете?

— На то, что друзья дают. Я давала, вот теперь они дают, но я надеюсь, что это не бесконечно продлится. Мои счета разморозят — это вопрос нескольких месяцев. Протяну так, мне вообще много не надо. Я сейчас — вещь в себе, вещь для себя. Это довольно важный период для самоосознания, очень жалко, что не все его проживают.

Она цитирует Юнга, Платона, Канта. Цитат и аллюзий так много, что кажется, будто этот язык для Котовой новый. Она, очевидно, образованный человек, но не гуманитарий. Она говорит и говорит про роман, перескакивая с одного сюжета на другой. Между тем вопросов становится больше, чем ответов. Я спрашиваю, что будет дальше?

— Хорошо все будет! То, что со мной случилось, — это просто счастье. Не думаю, что меня экстрадируют, разве что поменяют, на условного Березовского, но зачем это нужно? Мне сейчас совершенно понятно, что я мешала руководству ЕБРР, потому что из-за меня России давали слишком много кредитов. Нарушался какой-то внутренний баланс. Я говорила об этом, когда начались проверки, но умные люди вокруг убеждали, что я возомнила о себе. Но меня вывезло посольство, значит, я нужна. Мой второй роман об этом.

Я понимаю, что в международных финансовых и дипломатических интригах мне не разобраться. Но мне вдруг становится понятнее, почему одинокая взрослая женщина, которой грозит в случае проигрыша до семи лет тюрьмы, оставшаяся без работы и денег, говорит, что все это большая удача и счастье. Но для подтверждения своей теории мне нужна еще одна встреча.

Продолжение следует