Отец Александр живет в селе Хороль Приморского края в большом двухэтажном доме с женой, семью родными и двумя приемными детьми. У них шесть компьютеров, интернет, спутниковое телевидение. За последние два года он выиграл полтора десятка судов у опеки: приемных сыновей то и дело пытаются отобрать. «Я пробую жить нормально, заниматься детьми, но вместо этого у меня уже готовое юридическое образование», — говорит отец Александр.

Священник то и дело пишет письма в православные СМИ, а недавно его историю подробно рассказал Сергей Шаргунов в «Известиях». Несмотря на нарочито светлый, приторный образ отца Александра из той статьи, мне захотелось понять, почему приморские чиновники вот уже два года судятся с многодетным священником. Их неожиданная ненависть должна иметь какое-то объяснение. В каком обществе все это происходит: как реагируют соседи, учителя, врачи и начальники чиновников? И что представляет собой сам отец Александр: он бесхитростный, озлобленный, педантичный, яростный борец или испуганный обыватель?

Я написала, а потом и позвонила в село Хороль. Ожидать можно было чего угодно. Отец Александр оказался очень рефлексивным и остроумным. Он говорит понятные слова. Его веселит диагноз, который врачи из местной больницы дали его родному, совершенно здоровому сыну: ДЦП. Он думает, что агрессивные, необразованные тетки из опеки — продукт бездетного общества. Он видит системную проблему, с которой если и можно справиться, то точно не в одиночку. Да, и он так оперативно ответил на мое письмо, что стало понятно: по ночам сидит в интернете. Короче говоря, отец Александр нормальный человек. И тем фантастичнее выглядит его история.

Священник терпеливо рассказывает мне подробности своей войны с чиновниками из опеки и детской комнаты милиции. Картина поражает воображение: подлог документов, обман, кража детей и даже медицинские преступления — банальная, скучная повседневность. Мелкие чиновники, вставшие на путь борьбы с чуждым элементом, могли бы стать мечтой антрополога, если бы до них хоть кому-нибудь было дело. На фоне полного интеллектуального и морального разложения в их головах вдруг всплывают архаические страхи: эти люди убеждены, что православный священник обладает сверхъестественными способностями. В смысле они боятся, что отец Александр умеет гипнотизировать.

Как я и подозревала, это противостояние началось ровно в тот момент, когда отец Александр приехал в Приморье — в 2004 году. Он родился во Владимире (про себя говорит «я с запада»), окончил художественно-графический факультет педагогического университета в Москве. А появившись в своем новом приходе в Приморье, обнаружил, что на востоке жизнь застыла в 1970-х годах. Рассказывает, как поначалу испытывал желание подойти к кому-нибудь, потрясти и спросить: «Вы в курсе, что у нас власть поменялась?»

Отец Александр с женой начали рожать детей, а заодно решили взять двух сирот из детского дома. Опека оказала неожиданное сопротивление: мол, кто их знает, священников, что они там с детьми делают. Спрашиваю: эти женщины из опеки не смотрят новости? «Сериалы они смотрят, — говорит. — И по сериалам составляют себе картину идеальной семьи. Они все разведенные и без детей — я не знаю, как разговаривать с ними. Священник для них — это очень странно. Мы рожаем почти каждый год — для них это ужас и кошмар».

Наконец после двух лет бесконечных проверок и комиссий им все-таки разрешили забрать, но... четверых. К двум мальчикам шести лет прилагалось две девочки, шести и четырнадцати. «Возьмите, говорят, возьмите. Ну я взял, что же не взять». Мальчишки были очень агрессивными, разговаривали матом и не умели читать. Именно по поводу этих детей отец Александр больше десяти раз судился, все суды выиграл и в результате отбил их у опеки.

Девочки были не менее проблемными. Старшая вскоре сбежала. Ее вернули, но уже в детский дом. У младшей обнаружилась серьезная кожная болезнь. Отец Александр отвез ее в больницу, но опека тут же решила забрать ребенка обратно. То, что происходило дальше, у нормального человека в голове не укладывается. «То ли они безграмотные и не понимают, что творят, то ли это заказуха». Врачи полгода держали в больнице девочку с незаживающими ранами, рассказывает священник, но когда он наконец «хитростью» забрал ее домой, раны — «о чудо», смеется — прошли за два дня.

Больницы, считает отец Александр, — главное поле деятельности сотрудников опеки. «Там они находят людей, которых судьба тяжко ударила. Если видят, что родители небогатые и отпор дать не могут, сразу предлагают в детский дом. Но могут без переговоров, властно отобрать детей, как у меня. Пришли, предложили сводить мальчиков к психологу. Ну хорошо, думаю, если вам так хочется, давайте сходим. Меня больше всего поражает их наглость и коварство. Когда мы вышли, я сразу спросил: “Зачем мы туда идем? Хотите детей забрать?” Они отвечают: “Нет-нет, что вы, Александр Борисович, как вы могли о нас такое подумать, никто у вас детей забирать не собирается”. Доходим до больницы, детей заводят, а перед моим носом железную дверь запирают на замок. На следующее утро дети босиком появляются дома — сбежали».

Чтобы опека отстала от их семьи, он звонил во Владивосток. Оттуда ответили: «Мы понимаем, что вы детей любите и дети вас любят, но у нас есть нормативы и инструкции». Попросили войти в положение.

Я все еще не верю, что бывают люди, которые могут шестилетнему ребенку специально открывать раны, чтобы доказать несостоятельность родителей. Или те, которые объясняют все это инструкциями. Отец Александр рассказывает, что уже прошел этот этап: «У меня раньше очки были розовые, я все надеялся, что это люди с моралью и с сердцем. А там ничего нет. Я теперь совершенно иначе с ними поступаю».

Отбив детей, отец Александр готовится к следующему суду. 15 февраля рассматривается дело о его, священника, «хулиганском» поведении: якобы он напал на сотрудниц опеки, когда забирал приемного сына обратно. «Для меня это уже какой-то сюрреализм. Я чего-то даже не понимаю, где я нахожусь».

***

Оставалось только позвонить в отдел опеки Хорольского района, чтобы узнать, как вся эта история выглядит с их точки зрения. Трубку подняла инспектор Марианна Анатольевна Тарасова. Хочу, говорю, разобраться, что там у вас происходит. Инспектор отвечает: «Да никто уже не понимает, что происходит». На вопрос о претензиях к отцу Александру: «Нет у нас к нему претензий. Он вам ведь все уже сам рассказал?» Но после этого Марианна Анатольевна, спохватившись, попросила меня отправить официальный запрос по почте в департамент образования Хорольского района: «Я же по телефону не могу понять, откуда вы. Придет запрос — мы ответим». Село Хороль — это все еще Россия, но все же семь часовых поясов. Пока я получу заведомо формальный ответ, пройдет месяца два-три. На форуме «Владмама» нахожу комментарий сотрудницы опеки из Владивостока (300 км от села Хороль): «Работаю в органах опеки, лично знаю специалистов Хорольского отдела. Ни за что не поверю, что они кидались с кулаками на священнослужителя».

Обращаюсь к Елене Альшанской — правда ли, что опека всесильна и может отобрать детей у любых, даже самых успешных родителей? Елена боится вести «ложную защиту». Она говорит, что большинство самых раскрученных случаев вовсе не так однозначны, как их представляют пострадавшие: родители часто пьют или бьют детей. Впрочем, это не означает, что детей надо отбирать: главная задача опеки — помогать неблагополучным семьям, привлекая психологов и других экспертов. Но именно этого у нас обычно не делают — вместо этого существует система наказаний: если опека перестаралась, ей ничего не будет. Если не заметила проблему, получит втык от начальства. Разумеется, им проще лишний раз отобрать ребенка. «В общем, — говорит Елена, — не стоит слишком демонизировать опеку и идеализировать семьи. Надо менять систему защиты прав детей, которая вся состоит в перемещении ребенка из семьи в детский дом и обратно».