У группы модераторов тематических блогов возникла безумная идея: а что если после десятилетий бойкота мы перестанем снобировать 8 марта и придумаем способ его праздновать? Только для этого надо выяснить, есть ли у нас общие представления о гендере, семье и традициях.

 

В ХХ веке женщина потребовала, чтобы ее освободили от кухонного рабства: от чугунков, кастрюль, грязной посуды; от борщей, котлет, компотов; от буйабесов, омаров, пирожных безе; от голодного мужа, наконец. Расправиться с кухней дамам решила помочь Октябрьская революция. Поскольку ее целью было братство, рабочие, как учил Луначарский, должны были жить вместе, в устроенных по-научному домах-коммунах. Даже в Доме правительства, построенном по проекту архитектора Иофана, во многих квартирах нет кухонь: «Быт членов правительства, — замечает культуролог Паперный, — был тоже разрушителен по отношению к "семейному очагу"».Дело в том, что в рамках коммунистической идеологии кухня — изнанка жизни, ее материально-телесный низ, пережиток старого, не одухотворенного высокой целью «биологического» существования.  Кухня считалась очагом «мелкобуржуазной» опасности, религии и суеверий. Поэтому герой романа «Как закалялась сталь» Павка Корчагин  произносит свои знаменитые, заучиваемые поколениями школьников слова «Жизнь дается человеку один раз» сразу после того, как он отказался есть вареники в доме своего брата, погрязшего в быте, «как жук в навозе».

Чтобы обезопасить кухню, нужно сделать ее фабрикой, превратить ее в цех, попутно приняв освобожденную женщину в братство товарищей,  ибо, как я вычитал в брошюре  того революционного времени, «кухня уродует тело и душу женщины — ржавеет она на кухне и только».

Уж не знаю, виновата ли в этом советская власть, но так вышло, что среди людей моего поколения женщину редко удавалось загнать на кухню. Обычно там торчали мужчины.

Однако нельзя сказать, что сильный пол поменялся местами со слабым. Мы поменяли сами эти места. Если для женщины кухня — ад, то для мужчины — храм. Женщина там трудилась, мужчина священнодействовал. Для одних — рабство, для других — страсть.

Вот тут и встает во весь рост вопрос половой психологии. Возьмем элементарный (хотя в нем и нет ничего простого) борщ. Женщина готовит его с внутренними, а иногда и наружными слезами. Для нее борщ — символ векового рабства, и она варит его, оплакивая свое поруганное детство, утраченную юность, безвременную старость. К борщу ее приковывают цепи, и рано или поздно женщина решает, что ей нечего терять, кроме них.

Мужчина же подходит к борщу как дилетант, как любитель. Непрофессионала отличает творческий интерес к чужому делу. В результате борщ для мужчины связан с гордостью, а не с унижением. Поэтому, пока слабый пол воевал, чтобы стать сильным, мужчины вертели котлеты,  начиняли пироги, квасили капусту и постигали великое искусство: как избавиться от обязанностей, превратив работу в хобби.

К счастью, ХХI век отменил многие истины века ХХ. Одной из них оказалось феминистическое пренебрежение кулинарией. Новое поколение женщин возвращается на кухню так же стремительно, как предыдущее с нее бежало. И это замечательно, потому что тесто у них подходит лучше: голос природы.