Сергей Черницын, заместитель генерального директора Группы ОНЭКСИМ

 

 

В 1992 году Фрэнсис Фукуяма в своей работе «The End of History and the Last Man» («Конец истории и последний человек») констатировал окончательную победу либеральной идеи и наметил перспективу такой же окончательной победы ее материального воплощения — свободной экономики. Фукуяма подтвердил историческую правоту взглядов Гегеля на историю как на процесс, имеющий начало, середину и конец, и подвел итоги этого процесса:

«То, чему мы, вероятно, свидетели, — не просто конец холодной войны или очередного периода послевоенной истории, но конец истории как таковой, завершение идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления... Либерализм победил пока только в сфере идей, сознания; в реальном, материальном мире до победы еще далеко. Однако имеются серьезные основания считать, что именно этот, идеальный мир и определит, в конечном счете, мир материальный».

Все, что оставил нам Фукуяма, — это следить за тем, как свободная торговля постепенно утвердит себя в качестве наиболее эффективного способа экономического развития человеческого общества. Собственно, так и продолжалось на протяжении 15 лет с момента выхода The End of History и, возможно, продолжалось бы и дальше, если бы не кризис.

Кризис четко обозначил недостатки существующей системы, которая все в большей и явной степени опирается уже не на развитие промышленного производства, а на создание новых и новых механизмов умножения так называемых виртуальных денег в виде разнообразных деривативов.

Поэтому, рассуждая о способе выхода из обозначившегося тупика, уже недостаточно говорить лишь об исправлении ошибок, позволяющем вернуть ситуацию в привычное мировой элите состояние. Мы наблюдаем процесс смены парадигмы развития свободной экономики в рамках сохраняющейся либеральной модели. И жизнеспособность либеральной идеологии, питаемая отсутствием удачной альтернативы (ну не марксизм же), и работоспособность созданной экономической инфраструктуры по-прежнему говорят в пользу этого предположения.

Итак, совсем просто: как в рамках либеральной идеологии может выглядеть новая экономическая модель? Что это за модель?

Либеральная идеология со времени окончания холодной войны и выхода «The End of History» претерпела значительные изменения. Достаточно упомянуть в качестве примера социальные реформы президента США Барака Обамы: идеология, ориентированная на предоставление прав, начинает работать и на формирование обязательств.

А что демонстрирует в качестве своего опознавательного «маяка» сегодняшняя свободная экономика? Ее догмат — «эффективность — эффективный менеджмент», а эффективный менеджмент — это прибыль акционеров и бонусы топ-менеджмента. Именно эти показатели — прибыль и бонусы — последние 10-15 лет ставились во главу угла при формировании капитализаций, «историй успеха» и мотиваторов экономического развития. Каков результат? Серьезный системный кризис глобальной экономики, регресс, рост безработицы и инфляции, которые почти неизбежно спровоцируют снижение качества потребления и уровня жизни.

Ставка на «эффективный менеджмент» в качестве доминанты экономического развития оказалась проигранной. Современный капитализм разрушает сам себя в результате подмены эффективности как экономического понятия узкой управленческой результативностью для «топов» и акционеров.

Утвердившаяся корпоративная практика «эффективного управления» распространилась на все сферы бизнеса и трансформировалась в манипуляции с инструментарием «виртуальной экономики». В результате кризис ставит под угрозу социальную и кадровую основу либеральной экономической модели — средний и upper middle классы, которые, в первую очередь, несут потери по всему фронту.

Где выход? Полагаю, что социально акцентированная современная либеральная идеология и определит новый вектор экономики и, соответственно, постепенную смену парадигмы развития.

Очевидно, что в новой модели речь должна идти о смене главного критерия оценки. Что идет на смену сыгравшей свою роль «менеджерской эффективности»?

Само понятие эффективности, очевидно, никуда не денется — изменится лишь его смысловое наполнение. Под «новой эффективностью» или «справедливой эффективностью» будут понимать не только успешное управление, но и социальные результаты: обеспечение большей занятости, развитие дополнительных программ премирования и материальной мотивации, формирование сложных комплексов социальных пакетов и т.д. В этом случае размер дивидендов, например, наверняка останется важнейшим критерием, но перестанет быть единственным и даже главным. Социальная ориентированность бизнеса, гарантирующая его долгосрочную стабильность, станет важнейшим критерием его привлекательности для инвесторов.

Общество же и «общечеловеческое государство» (определение французского философа Александра Кожевникова) способно отреагировать на кризис и неизбежную смену модели, изыскивая различные формы поощрения бизнеса, двигающегося в соответствии с новой парадигмой, — например, изменением налогообложения.

Подобная смена приоритетов в рамках существующей экономической инфраструктуры вполне в состоянии обеспечить новое развитие либеральной экономики, основанное на индустриальном росте без «инструментальных» злоупотреблений.

В завершение необходимо отметить, что уже сегодня есть примеры компаний, успешно развивающихся в доминантах новой парадигмы. Это, в первую очередь, Googlе — компания, которая официально провозглашает, что зарабатывание денег не является ее главной задачей, и входит, тем не менее, в десятку крупнейших компаний мира.

Очевидно, что и активно формирующаяся в Европе новая этика потребления также свидетельствует о смене парадигмы. Учитывая, что Европа остается ориентиром моды для США, то и постепенное распространение на обоих континентах философии slow, которая призывает к снижению скоростей, неподдельности ощущений и, в связи с этим, тщательности выбора, скорее всего, — дело времени.