В «Денискиных рассказах» пару раз упоминаются некие тетя Мила и Алексей Михайлович. Но это не просто имена для заполнения текстового пространства. Это реальные люди. Тетя Мила — это Людмила Давидович, в соавторстве с которой мой отец написал десяток песен (о ней, может быть, расскажу позже). А вот Алексей Михайлович — это знаменитый в 1920–1930-е годы драматург Файко (1893–1978). Пьеса «Человек с портфелем» шла по всей стране. Две его пьесы ставил Мейерхольд.
Я не раз, в свои совсем молодые годы, бывал у него в гостях в знаменитом писательском доме на улице Фурманова, 3/5 (до 1933-го и после 1993-го — Нащокинский переулок; сейчас этот дом снесен). Мы разговаривали о литературе, о греческих глаголах, пили растворимый кофе, отчаянно курили. Файко предпочитал ментоловые сигареты без фильтра; в дешевой картонной пачке был дополнительный слой вощеной бумаги, чтоб ментол не выдыхался, — и стоило это удовольствие 16 копеек (для сравнения: «Прима» или «Шипка» стоили 14).
На днях мне надо было написать, как человек поднимается в квартиру Булгакова. А какой этаж? Для рассказа это важно: запыхался человек или не очень. Файко жил с Булгаковым на одной лестничной площадке. Но я никак не мог вспомнить этаж. Обратился к специалистам. Одни булгаковеды говорили, что третий. Другие — пятый. Наконец, нашлись мемуары Файко — как он смотрел вслед идущему по двору Михаилу Афанасьевичу «из окна своего четвертого этажа».
Ах, дурацкая молодость! Мы со стариком Файко болтали обо всем, в том числе «о девчонках» (я о 1960-х, он о 1920-х годах). При мне Файко сочинил смешное двустишие:
«Друзья! Пора кончать базар с литературой и beaux arts!»
(читается «боз ар», то есть «изящные искусства»).
Но я не спрашивал его ни о Мейерхольде, ни о Булгакове, хотя знал, что они дружили, и уже успел прочитать «Мастера и Маргариту» в журнале «Москва». А совсем недавно я узнал, что Булгаков, оказывается, читал Файко куски из своего романа. «Эх! — думаю я теперь. — Знать бы раньше! Можно было бы этак вспомнить, что вот, дескать, старик Файко делился со мной своими воспоминаниями о Булгакове и пересказывал отдельные кусочки романа, которые ему вслух читал автор...»
Ну и вспомнить — конечно, на основе уже читанного мною романа — парочку ярких фрагментов. Например, допрос у Понтия Пилата. Или полет Маргариты на метле... Вот, мол, какой я посвященный в тайны творчества великих!
Но можно было еще круче! Самому сочинить какой-то небольшой, но лихой отрывок и сказать, что Файко мне его продиктовал, потому что запомнил наизусть. Или так: он его записал по памяти в 1938 году, а потом дал мне переписать эту свою запись. А подлинник, вместе с тайными письмами, при мне сжег в цинковом помойном ведре.
Во как! Потом этот отрывок вошел бы во все комментарии.
Но увы.
То есть слава богу.