В последние годы подвигом в России становится элементарное сострадание и профессионально сделанная работа
Фото: Мария Алексеева
Фото: Мария Алексеева
Фото: Мария Алексеева
Фото: Мария Алексеева
Фото: Мария Алексеева
Фото: Мария Алексеева
Фото: Мария Алексеева
Фото: Мария Алексеева
Фото: Мария Алексеева
В прошлую субботу я вручал премию имени Хантера Томпсона за лучшие журналистские истории. Премия новая, не успела еще забронзоветь, как и те, кто ее удостоился. Молодые ребята из провинции, которые вопреки всему честно делают свою работу. И даже, по-моему, были ошарашены наградами.
«Как долго еще рядовая работа журналиста, следующего своей профессиональной совести, в нашей стране будет считаться достижением и гражданским подвигом?!» — сетует Юля Сунцова из Ижевска, которой я только что вручил награду — деревянный диплом и тридцать тысяч рублей. Ее серия статей «Смерть у всех на глазах», впрочем, впечатлила не только меня. До этого Юля уже удостоилась Сахаровской премии. Сюжет — убийство девочки из детдома — вполне банальная история про моральное одичание людей, их равнодушие и безответственность. Юля подробно, спокойно распутала этот нехитрый детектив, не совершила ничего героического, просто сделала то, что и должен делать журналист, когда рядом убивают маленькое, беззащитное и никому не нужное существо. Тот еще гражданский подвиг, Юля права. Но в последние годы подвигом в России становится элементарное сострадание и профессионально сделанная работа. Я, кстати, когда читал статьи Юли, представлял ее энергичной, угловатой, коротко стриженной девицей неопределенного возраста с холодными цепкими глазами и недовольной морщиной поперек лба. В Сахаровском центре, где проходило награждение, я внезапно обнаружил перед собой обаятельную тургеневскую барышню с ласковой улыбкой. Ямочки на щеках, застенчиво опущенные ресницы.
Фото: Мария Алексеева
Фото: Мария Алексеева
Фото: Мария Алексеева
Фото: Мария Алексеева
Фото: Мария Алексеева
Фото: Мария Алексеева
Фото: Мария Алексеева
«Во-первых, не люблю про себя писать, не люблю много говорить, предпочитаю снимать кино о других», — бодро рапортует Никита Литвинов из Санкт-Петербурга. И я охотно ему верю, Никите неуютно чувствовать внимание к себе, оно ему, что ли, непривычно. «Я обычный парень, без пяти минут с дипломом режиссера ТВ-программ… Cамое ужасное для меня, когда человек делает кино или пишет статью о чем-то очень глубоком и важном, но при этом сам в это не верит и вообще ничего в этом не смыслит. Сейчас модно снимать про бомжей, психов, наркоманов — дескать, смотрите, как мы ужасно живем... На самом деле, как правило, это лицемерие. Авторам таких работ плевать на бомжей, наркоманов — они не знают, что это значит. Только после того, как я прожил бок о бок с таманскими казаками несколько дней, я понял, о чем будет мое кино».
Никита никого не осуждает, ни к чему не призывает, его позиция в деталях: вот он вглядывается в доброе морщинистое лицо казацкого трубача из-под Пензы, затем влюбляется в лошадей, в аппетитные кубанские рощи как на картинах Крымова, в пухлые облака, в чистую скромную церковь, в красные черкески и лихо заломанные фуражки. Мы понимаем, что когда-то было все, но прошло. Была большая страна, где люди жили настоящей основательной жизнью. Потом эта страна испарилась, жизнь измельчала и осталась лишь тоска в умных добрых глазах трубача Юлиана Степановича. Он долго рассказывает про то, что такое настоящий казак, что такое Кубань, что такое Родина, а потом вдруг замечает: «Вот иногда думаю, смотрят на нас наши предки с небес и спрашивают, чего-то мы тут делаем». Есть в фильме и другие казаки — ряженые, пьяные таких сейчас особенно много по столицам, — но о них даже не интересно говорить. Никита сам и не говорит. Говорят они, и это пострашнее любого закадрового текста.
«Большинство так называемых режиссеров, — продолжает Никита, — снимают кино, чтобы показаться на фестивалях и получить призы. Я же снимаю, потому что не могу не снимать, иначе я просто умру. Мне плевать на то, добьюсь я успеха или нет… Я романтик. Предпочитаю не бороться с системой, а не участвовать в ней».
Та еще журналистика, скажете вы. И такая должна быть. Хороший журналист прежде всего должен любить то, о чем он рассказывает, даже если он это ненавидит.
На соискание премии прислали 100 работ. Я упомянул только двух победителей из пяти. Придумала этот конкурс Юлия Загитова, политическая активистка из Башкортостана. Однажды на Селигере она поделилась своей идеей с Владимиром Путиным. И он неожиданно распорядился выделить деньги, прямо скажем, очень скромные. Удивительно, что они отправились не на какую-то пропагандистскую муть, как можно было бы ожидать, а на крайне полезное и совершенно не ангажированное мероприятие. Хантер Томпсон — его имя носит награда — действительно, легендарный американский журналист, известный в России благодаря книге «Страх и ненависть в Лас-Вегасе», но его, скажем мягко, кислотная фигура едва ли вписывается в нынешний идеологический канон России. И это скорее печально, хотя все, как видим, не безнадежно. Я хочу пожелать Юле Загитовой упорства и удачи, а коллегам предлагаю подумать, не стоит ли нам всем поддержать эту инициативу. И может быть, у нас получится хорошая журналистская премия, которая задаст стандарт профессии, да и просто поддержит талантливых людей.
