Фото: Corbis/Fotosa.ru
Фото: Corbis/Fotosa.ru

Лошадей Греко в таборе не помнит, но несколько лет он провел в палатке.

— Палатки по-нашему — это цэры. Они большие — танк накрыть можно. И вот, помню, была зима, снег повалил — день идет, два... На третий день все палатки засыпал! Не видно их стало! Русские приходят, руками разводят: «А где же цыгане? Неужели уехали?» Тут мы раскопались из-под сугроба, русские нас пожалели, говорят: «Давайте лучше в дома перебирайтесь, совсем вас не замело». Мы им заплатили — пустили нас в комнаты, там печки, тепло. Смотрим, а бабушка наша умирает. Вставать не может. «Что ты умираешь?» — спрашивает Тома, который мой отец, а она отвечает: «Мне в квартире жить нельзя — воздуха нет! Вот и умираю». Спасать надо бабушку! Ее сыновья — Тома, мой отец, Здреля, Бимбай — прямо перед домом расчистили снег, поставили палатку, соломы принесли, положили перину, вынесли мать. Смотрят теперь, что она сделает. А она встает — платок повязала, рукава засучила, развела костер, мясо с фасолью в кастрюлю бросила, сидит довольная — варит суп. Чай сделала. Уже здоровая! Как богатырка! Всех накормила. Сыновьям говорит: «Не привыкла я в домах жить. Мне здесь лучше!» Ее звали Пабаица1.

— А как зимой палатки утепляли?

— Делали двойные и сено внутри. Народ был крепкий у нас тогда. Морозов не боялись.

Бабушка Утя из табора тимони в поселке Пери (Ленинградская область) тоже застала конец кочевья и вот какую вынесла мораль: «Когда жили в палатках, здоровые были, потому что везде ходили босиком! Даже по снегу!»

А между тем на страну надвигался сорок первый год — со всем своим ужасом, кошмаром и болью. Многие таборы попали в оккупацию, однако ненависть фашистов к цыганам была не тотальной. История сохранила разные примеры. Вот несколько свидетельств.

Когда началась Великая Отечественная, табор петрони кочевал в Белоруссии.

— Старшая у них называлась Грана. Она ими руководила, — вспоминают старики.

Я удивляюсь:

— А разве бывает, чтобы табор возглавляла женщина?

— Бывает! Бывает! — отвечают в один голос.

— А как так получилось?

— Ее муж был в тюрьме, и она за него решала дела.

Их табор в лесу окружили немцы. Они раздали мужикам лопаты и заставили копать гигантскую траншею. Цыгане даже представить не могли, что они роют себе могилу. Когда траншея была готова, фашисты загнали весь табор в нее и расстреляли из автоматов. Но не все цыгане были убиты — много в траншее оставалось раненых, недобитых пулями. Этих фашисты закопали живьем — вместе с трупами. «Три дня земля дрожала! Никто не спасся!»

Я не понимаю: если все погибли, если нет свидетелей, откуда это стало известно? Оказалось так: из нации петрони выжили две девочки. Спаслись они чудом: в момент, когда немцы напали на табор, их в таборе не было — ходили за водой, а потом их в деревне спрятали от немцев русские крестьянки. Обе цыганочки остались у них. Через некоторое время мимо проезжал табор миэешти. Его возглавлял Гого ле Букуроко. Девочки поехали с его народом.

Они рассказали свою историю, и цыгане миэешти, жутко испугавшись, отправились дальше, в восточном направлении, с предельной осторожностью, но не обошлось.

В один из дней их дорожка пересеклась с маршрутом фашистской мотострелковой группы. Увидев немцев, цыгане решили, что их сейчас ожидает смерть. Гого обратился к немецкому офицеру: «Пощадите хотя бы детей и женщин!» — «Мы сами знаем, что нам надо делать!» — отрезал офицер и направил на Гого дуло автомата. В этот момент его брат Истрати по фамилии Янко не выдержал и крикнул: «Лучше меня расстреляйте, чем брата!» Немец удивился такому героизму, и ему в голову пришла одна мысль. Он поделился своею выдумкой с другими фашистами, и те одобрительно и громко засмеялись. Тогда офицер приказал, чтобы Истрати сел на телегу. Ему в руки дали глубокую шляпу, в которой лежали куриные яйца. Другой немец взял в руки кнут и нетерпеливо ожидал команды, чтобы стронуть лошадей и гнать во весь опор.

«Яйцам капут — и брату капут!» — объяснил цыгану свою фантазию немецкий офицер. Он имел в виду, что, если хотя бы одно яйцо за время поездки в шляпе разобьется, он застрелит Гого.

Телега резко рванула с места. Истрати до боли зажмурил глаза и стиснул зубы — дорога была вся в ямах и рытвинах, телегу трясло, так что яйца в шляпе дружно подпрыгивали на каждом ухабе. А немец погонял, увеличивая скорость! Они мчались так, что впору было отлететь колесам и сбиться оси, чего уж говорить о каких-то яйцах!

Но вот телега остановилась. Офицер подошел и стал по одному доставать из шляпы куриные яйца, тщательно осматривая их скорлупу. Истрати был не в силах смотреть на это. Он так и сидел, не открывая глаз, полумертвый от страха. По щекам у него текли слезы, но цыган при этом не издавал ни звука. Немцы хохотали — до того потешным показалось им, как выглядел Истрати: его немые слезы из-под стиснутых век.

«Нет капут!» — услышал вдруг цыган. Все яйца из шляпы оказались целы!

Поэтому Гого остался жив. Но немцы не хотели отпускать их табор.

— Теперь вы будете на нас работать! — объявил офицер. — Что вы можете делать?

— Лудить, паять, любые работы с железом умеем. И до тех пор, пока Белоруссия находилась в оккупации, эта кумпания работала на немцев. Цыгане им делали походные кухни, котелки, посуду. Никто их не трогал. Все остались живы, но с того времени нация их стала называться немцони. Сейчас они стесняются этого прозвища и всем говорят, что они — бабачони (потому что их барона зовут Бабач, он сын того Гого), но в цыганском мире скажи «бабачони» — тебя не поймут, а немцони все знают. Пристало это к ним. Нескоро отойдет.

К правдивым историям об ужасах войны впоследствии добавились другие легенды — совсем нестрашные, хотя и героические:

«Случилось это в войну с моим дедом. А дед у меня был отчаянный, сильный. Раздобыл он однажды пистолет и пробрался к фашистам в лагерь. Зашел в шатер к генералу, наставил на того пистолет и приказал: “Раздевайся!” Генерал разделся догола, дед его к кровати привязал, рот ему тряпкой заткнул, а сам надел его форму и пошел гулять. По немецкому лагерю. Все фашисты ему честь отдают. Он пришел, где танки стоят, залез в танк, немцам говорит: “Поеду на разведку, посмотрю, как дела на фронте”. Едет он в танке туда, где русские, а танк-то немецкий! С крестами черными! “Как бы не расстреляли меня в нем по ошибке! — думает дед. — Что же мне делать?” Тут он вспомнил, что у того генерала красные трусы были. Дед их на палку привязал и из люка выставил, как советский флаг. Русские его подпустили, бомбить танк под красным “флагом” не стали, дед им этот танк продал и в табор вернулся с большой суммой денег».

Мустафони тоже побывали в оккупации — под Калининградом. Греко говорит, что русских людей фашисты «возили под ружьем и брали в плен», а цыган не убивали — видимо, за то, что они ремонтировали немецкие машины.

— Немцы много ругались, что-то кричали, — рассказывает Греко. — Мы жили рядом, потом сбежали в Советский Союз, через Литву. Мы были беженцы, переселенцы: в Красноярск, Новосибирск... Работали на военных, для столовых, при госпиталях. Плохо нам было. Пешком по лесам ходили голодные. Кушали траву — называется колба2. Из картофельных очисток делали лепешки, если хоть немного доставалось муки! Тифом болели, много наших умерло.

— Чтобы больше это не повторялось! — говорит Женико с поднятым стаканом. Он бывший кузнец. Из-за травмы ноги слегка прихрамывает, но держится гоголем. И другим советует:

— Не будь нищим! Денег нет — а ты себя ставь, как король!

Это очень цыганский принцип. Женико Грекович его воплощает на сто процентов. Фантазер и шалопай, несмотря на возраст — пятьдесят где-то лет. Он каждого приветит и хотя ничего в общем-то не сделает, у каждого оставит о себе впечатление самое хорошее. Есть в нем черты, которые подкупают, — может, непосредственность, хотя он горячий, не без гордой шкодливости — начудит, накуролесит без зазрения совести, как будто так и надо, разрешает себе — тоже ведь «фантазия» в известном смысле.

Греко между тем продолжает рассказ про военное время:

— Мы катались на эшелонах. Солдаты дитям нашим отдавали из своих пайков! Был такой поезд «Пятьсот Веселый» — в пятьдесят вагонов! На нем можно было ездить бесплатно по всему Союзу! Кто там ехал, все делились, чем можно. В одиночку бы сгинули. А потом война прошла — все наладилось. Мы уже качавали по Сибири. Лошадей не было. На вагонах ездили — семей по пятьдесят-шестьдесят; в грузовых машинах. Русские цыганей уважали, любили. Наши женщины раньше ходили гадать по деревням — всегда приносили сало, курицу, картошку, хлеба. Жили хорошо. Как Пушкин писал:

Цыганы шумною толпой

По Бессарабии кочуют!

Работы было много — на рыбзаводах, молокозаводах, еще пекарни, хладокомбинаты, консервзаводы, леспромхозы — все ремонт по луженью: бидоны, фляги. Изготавливали баки, кипятильники, кормушки, а по вечерам делали огонь, чай из самоваров, концерты цыганские, все собирались — старики, молодые; песни, пляски. У нас был главный — Тима Виноградов, а еще в звании — Тома ле Банчоко и Гого ле Милошако. Это, как говорится, центральные бароны — на весь Советский Союз!

Я спросил у Греко, как они пережили пресловутый Указ 56-го года.

— Исполком дал участки—спасибо ему! Это было в Иванове. Мы палатки бросили. Дома стали строить. Везде обращались — на кирпичный завод, мебельный комбинат. На торговой базе шифер был бракованный — они его нам дали за низкую цену. Быстро построились. Русские плотники нам помогали. Мы им платили, не обижали.

Но ветер странствий спустя пару лет перенес мустафони в родное Закарпатье (город Ужгород), но там они тоже задержались недолго — из Ужгорода в Харьков, из Харькова в Брянск, Курск, Орел...

Хрущевская оттепель подарила мустафони возможность подняться в финансовом плане, а брежневский застой только укрепил их материальное благополучие. В 1971 году в кумпании появился первый автомобиль! Марки «жигули».

— Табор был огромный — семей под сто, — вспоминает Руслан. — За табором было футбольное поле. В день покупки все наши цыгане — человек триста — собрались на поле, как на стадионе. Хозяин «жигулей» дал один круг, потом остановился, посадил четверых, с ними проехался: этих высаживает — новых берет. И так он делал, пока каждый из табора круг не проехал! У меня на всю жизнь впечатление осталось. «Жигули» тогда были как сейчас «мерседес»! Потом еще появились машины — пять-шесть на табор. С большим трудом доставались запчасти. Мы даже письма в ЦК писали: мол, одна машина на целый табор — как скорая помощь, нужна, как воздух: беременную женщину в роддом отвезти, старика с инсультом доставить в больницу. Требуются крылья, новая подвеска... И нам присылали! Советское государство о людях заботилось. Я так наблюдаю: цыгане хорошо живут, когда страна живет плохо. Когда страна живет хорошо, цыганам плохо.

1 По-русски Яблоня.

2  Дикорастущая черемша.