(Часть первая)

Поводом для этой заметки — вернее, серии из двух заметок — стала удивительная работа нейрофизиологов из Университета Рочестера. Исследователи взяли кое-что из человеческого мозга и пересадили в мозг мыши. В результате мышь стала умнее. Само по себе уже неплохо. Но еще прикольнее то, что из человеческого мозга взяли совсем не то, чем, как традиционно полагали ученые, человек думает.

Впрочем, лучше рассказать историю с самого начала.

Когда всеблагие небеса благословят вас минутой досуга, посвятите ее размышлениям вот какого парадоксального свойства: с чего люди вообще решили, что их мысли находятся у них в голове? Разумеется, у всех, кто смотрит глазами и слушает ушами, складывается ощущение, что именно там — в тесном пространстве между оттопыренных ушей и позади вытаращенных глаз — происходит что-то важное. Так было бы, наверное, даже если бы информация от органов чувств сперва посылалась для обработки в копчик.

Конечно, ученые древности довольно рано задались вопросом, так ли это, и приводили множество аргументов, что пристанище разума находится именно в голове — а гнездилище чувств, кстати, в сердце, ну и как им после этого верить? Тем более что главное из доказательств в той или иной степени сводилось вот к чему: если шарахнуть человека по башке дубиной (или электрическим импульсом по префронтальной извилине), человек потеряет сознание (или, соответственно, не сможет пальцем потрогать собственный нос с первого попадания). Этого мало, позорно мало для статуса твердо установленной научной истины: ведь ровно таких же результатов можно достичь, если правильно подобрать силу и продолжительность битья мотоциклетной цепью по почкам.

Мы за последнее время привыкли, что вещи на самом деле вовсе не таковы, какими кажутся (ну хоть квантовую механику взять для примера). На этом фоне приятным сюрпризом оказался факт, что мысли — как, впрочем, и чувства — действительно находятся в мозгу.

Более того: к началу ХХ века стало более или менее ясно, что в этом деле важную роль «серое вещество», или, по выражению Эркюля Пуаро, «маленькие серые клеточки» — нейроны коры головного мозга. Именно их надо стимулировать электричеством, чтоб подопытный персонаж начал чувствовать, а иногда и вытворять, всякие смешные штуки. Примерно тогда же испанский ученый Рамон-и-Кахаль выдвинул «нейронную доктрину» (за что и получил Нобелевскую премию): согласно этой доктрине, вся обработка информации в мозгу и нервной системе происходит путем прохождения электрических сигналов между нейронами. Все эксперименты это подтверждали.

В это было несложно поверить: сети нейронов очень похожи то ли на электрические цепи (как раз к тому времени изобретенные), то ли даже на совокупность силиконовых чипов в компьютере (их изобрели чуть позже). И заметьте: из всего (о чем люди имеют хоть какое-то представление, как оно работает) именно компьютер ближе всего к тому, что мы называем «мышлением». Ну, например, он может посчитать, сколько будет 24+981 — кто еще в подлунном мире отличается подобной сообразительностью?

Откуда поверхностному и недалекому человеку сразу становится ясно: мозг — это такой компьютер, причем нейроны — такие транзисторы, а все остальное в голове — крепеж и вентиляторы. Вот просто становится это ему ясно, и хрен его переубедишь.

Некоторые пытались. Одна из самых прекрасных попыток принадлежит физику и математику Роджеру Пенроузу. В своих научно-популярных книгах, опубликованных на рубеже тысячелетий, он предложил очаровательное — на грани игры в наперсток — доказательство того, что определенные виды разумной деятельности в принципе никак не могут «быть алгоритмизированы» — то есть сколько не гоняй электричество от одного чипа к другому, ничего похожего на «мысль» или «понимание» не возникнет. С тех пор доказательство раз тридцать опровергли — так много раз потребовалось, потому что опровергались и сами опровержения. В общем, любопытная история.

Пенроуз полагал, что раз «понимание» не может основываться на вычислимом физическом процессе (а движение импульсов по нейронам, разумеется, легко моделируется компьютером), надо искать какой-то другой физический процесс, неалгоритмизируемый и невычислимый. Он предложил, что таким процессом может быть редукция волновой функции. Помните, мы тут как-то рассуждали о том, как свобода воли могла бы быть изысканно связана с квантовой механикой? Так вот, в квантовой механике таится не только свобода воли, а вообще то, что мы называем «сознательной личностью» — по мнению Пенроуза.

Далее, окончательно выйдя за пределы своей научной компетенции, знаменитый физик предположил, что эта самая «невычислимая» физическая активность — то есть особый вариант макроскопической квантовой суперпозиции с последующей редукцией — могла бы происходить в тубулиновых микротрубочках цитоскелета. И вот это уже ровно никакими данными не было подтверждено. Фантазер он, этот Пенроуз, хоть и крупный ученый.

Однако его гениально-завиральные идеи, равно как и накопление открытий нейрофизиологии, явно подталкивали человечество к пониманию простого факта: до сих пор мы и понятия не имеем, каким местом думаем.

(Продолжение)