Роща двурогого Искандера

Говорят, Ташкенту больше двух тысяч лет, может, он еще старше. Якобы где-то в этих краях Александр Македонский зачерпнул своим двурогим золотым шлемом воды в источнике жизни. И пока он пил, с кончиков рогов на землю стекала влага. Там, куда она падала, выросли деревья местной хвойной породы — сауры. Вокруг рощи возник затем культ Александра, или, по-восточному, Искандера Двурогого. Сауры живут очень долго, некоторые высыхают и каменеют. В Ташкенте действительно была целая аллея окаменевших сауров, напоминавших скрюченные старческие пальцы, грозящие небу. Но в тридцатые годы XX века ее полностью уничтожили. Уцелело только одно дерево — внутри мавзолея местного шейха Ховенди ат-Тахура, вероятно, завещавшего похоронить себя под сауром.

По одной из версий, Ташкент значит «каменный город» (от узбекского tosh — «камень»). На самом деле он, конечно, город деревьев. Карагач, серебристые тополя, чинары — роскошные туркестанские платаны — главные достопримечательности Ташкента. Есть города, где деревья мелькают между домами. Ташкент — город, где дома мелькают между деревьями.

Несмотря на двухтысячелетнюю историю, Ташкент относительно молод. Ни в древности, ни в Средние века ему не удалось отметиться ничем значительным. Море желтовато-серых одноэтажных глинобитных домов под плоскими земляными крышами, тесно скученных, изрезанных лабиринтом узких немощеных улиц и проходов, — таков был Ташкент на протяжении столетий. Большая история творилась хоть и поблизости, но никогда в Ташкенте. Столица империи Тамерлана находилась в Самарканде. Бабур, основатель индийского государства Великих Моголов, бывал в Ташкенте, но предпочитал Кабул и Агру.

В 1865 году город захватили русские войска во главе с генерал-майором Черняевым, и из окраины захолустного Кокандского ханства Ташкент преобразился в столицу Туркестанского генерал-губернаторства, в которое тогда входили современные Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Узбекистан и Туркменистан. Город стал прирастать узнаваемыми сооружениями всякой русской провинции, по преимуществу одноэтажными: присутствиями, гимназиями, собраниями, банками и вокзалом, выстроенными частью в стиле так называемого туркестанского модерна, частью — царево-кокшайского классицизма и сызранской эклектики.

Некоторый петербургский шик Ташкенту придал, пожалуй, дворец великого князя Николая Константиновича, внука Николая I, известного как князь Искандер. Он был сослан сюда из Петербурга после загадочного скандала с кражей драгоценных камней из фамильной иконы якобы на нужды любовницы-американки. Кстати, обширная коллекция западноевропейской и русской живописи князя Искандера стала основой для лучшего художественного музея Средней Азии — Музея искусств в Ташкенте. И конечно, мало кто знает, что единственные Романовы, выжившие в СССР и даже пережившие его, родились в Ташкенте в семье сына князя Искандера. По иронии судьбы, Александр Керенский окончил с золотой медалью именно ташкентскую гимназию.

Революция оборвала короткий промежуток в истории Ташкента как главной среднеазиатской столицы. Ему даже поначалу отказали в статусе столицы вновь образованной Узбекской ССР, который Ташкент закрепил за собой только в 1930 году. В другой раз подлинно имперский масштаб город обрел ненадолго уже во время Великой Отечественной войны, когда сюда в эвакуацию перебрался цвет советской элиты, навсегда влюбив в Узбекистан поколения своих детей и внуков.

Когда лежит луна ломтем чарджуйской дыни

На краешке окна, и духота кругом,

Когда закрыта дверь, и заколдован дом

Воздушной веткой голубых глициний,

И в чашке глиняной холодная вода,

И полотенца снег, и свечка восковая

Горит, как в детстве, мотыльков сзывая,

Грохочет тишина, моих не слыша слов, —

Тогда из черноты рембрандтовских углов

Склубится что-то вдруг и спрячется туда же,

Но я не встрепенусь, не испугаюсь даже...

Здесь одиночество меня поймало в сети.

Хозяйкин черный кот глядит, как глаз столетий,

И в зеркале двойник не хочет мне помочь.

Я буду сладко спать. Спокойной ночи, ночь,

— записала Анна Ахматова 28 марта 1944 года в Ташкенте.

В остальном судьба города похожа на судьбы многих региональных центров Советской империи: типовая коробочная застройка, памятники вождям и бастионы социалистической индýстрии. Затем развал СССР, надежды на новую прекрасную жизнь, воплощенные в масштабных публичных сооружениях а-ля «Лужков и Турция — братья навек», и грустная проза, характерная для всех стран переходного периода: незрелость гражданского общества, острые контрасты богатства и бедности вкупе с многочисленными вызовами современного мира — от ухудшающейся экологии, радикального ислама до афганского наркотрафика (что из этого списка обошло стороной Россию?).

Я оказался в Ташкенте, наверное, в самый драматический период истории нового Узбекистана. Страна может лишиться воды, которая тысячелетиями питала древнейшие оазисы Азии: Ферганскую долину, Самарканд, Бухару и прочие. Дело в том, что Таджикистан и Киргизия, на территории которых находятся верховья главных рек региона — Амударьи и Сырдарьи, планируют строительство крупных гидроэлектростанций, которые на несколько лет в разы сократят подачу воды в Узбекистан. Высота плотины для Камбаратинской ГЭС в Киргизии составит 275 метров, для Рогунской в Таджикистане — 350 метров.

В Азии, как это ни печально, пахнет войной. Россия, вытесняя США из Таджикистана и Киргизии, поддерживает эти республики в их гидроэнергетических проектах. США, заинтересованные в инфраструктуре, обеспечивающей их военные операции в Афганистане, естественно, вытесняются в Узбекистан. Конфликт из-за воды приобретает геополитическую глубину.

Правда, в Ташкенте я ничего этого не чувствовал. Не по-осеннему ласковое солнце, густая тень чинар, журчание фонтанов, душистая курага, кровь граната, легкий ветерок, в котором свежесть горных снегов Тянь-Шаня смешивается с приземленным ароматом лепешек из тандыра, красивые осанистые люди с жестко очерченными скулами и «рысьими глазами» (все та же Ахматова) — соединение десятков национальностей, столетиями передвигавшихся по Великому шелковому пути, щедро одарило народ Узбекистана.

На благополучном юге, а Узбекистан при росте ВВП в 7% — это относительно благополучное место по сравнению с той же Киргизией или Таджикистаном, вакханалия полногрудой ароматной жизни захлестывает, топит и растворяет любые проблемы, которые остаются кипеть в газетах и Сети. Ты едешь в Ташкент с четко оформившимся мнением читателя журнала The Economist и забываешь о нем при первом глотке чая с чабрецом из голубоватой пиалы во дворике новой гостиницы «Ичан-кала». Это лабиринт построек в спокойном районе центрального Ташкента, воспроизводящий где-то наивно, где-то находчиво географию узбекского города, его традиционного квартала — махалли, с тесными двориками, узкими проходами, заставленными корзинами сухофруктов и орехов, с арыками и фонтанами.

Значительно большей экзотикой была французская, английская, испанская, японская и итальянская речь во дворе этой пятизвездной махалли за завтраком: сырники, фрукты, лепешки, творог, сыры, бесконечная баранина и полное незнание того, что мы называем омлетом.

Каждую осень Ташкент вновь возвращает себе славу большого базара на Великом шелковом пути. В начале октября, когда зной уже отступил, но холод еще не сошел с гор Тянь-Шаня, в Ташкенте проходит неделя искусств под названием Style.uz, организуемая узбекским фондом «Форум» и его главой Гульнарой Каримовой: кинофестиваль «Золотой гепард», театральный фестиваль, фотобиеннале, благотворительный прием в поддержку женщин, больных раком молочной железы, показы молодых узбекских дизайнеров, показ самой Гульнары под игривой маркой Guli и шоу маститых мировых брендов вроде Dolce & Gabbana, Versace, Chopard, Piaget и Montblanc.

Старшая дочь президента республики Ислама Каримова, Гульнара, безусловно, самая обсуждаемая в мире женщина Узбекистана. Ее изучают под лупой, ее любят и ненавидят, упрекают во всем, что происходит или не происходит в Узбекистане, восхищаются ее утонченной красотой, ей завидуют. Причина одна: Гульнара не спряталась где-нибудь в тиши Кап-де-Антиб с намереньем смаковать собственное наследственное положение. Кстати, в этом случае отношение к ней было бы, пожалуй, гораздо более спокойным. Теперь Гульнара, как лицо Узбекистана и лицо вполне запоминающееся, в ответе за все, в том числе и то, что едва ли от нее зависит.

Те, кто в прошлом году протестовал против показа коллекции Guli в Нью-Йорке под лозунгами «Остановите детский труд», «Пусть дети играют, а не собирают хлопок», едва ли представляют себе реальную ситуацию в мире за пределами, скажем, 116-й улицы и Пятой авеню. В глухих аграрных районах Узбекистана, где хлопок — единственный источник благосостояния, а дети — прежде всего дополнительные рабочие руки и уже потом цветы жизни, эти лозунги едва ли кто-то поддержит. Скорее всего, с детским трудом в Узбекистане покончит прогрессирующее засоление почв, которое ведет к сокращению посадок хлопка и миграции населения на очень комфортабельные стройки Москвы и Сочи. Впрочем, за это, разумеется, тоже отвечает Гульнара Каримова.

На Востоке у женщины не так уж много способов проявить себя. Даже плов ей здесь не доверяют. Культура — та сфера, где присутствие женщины считается допустимым и естественным. Гульнара не только возглавляет крупнейший фонд Узбекистана, поддерживающий традиционные искусства и ремесла, образование, социальные проекты, но и воспитывает двоих детей, создает модные коллекции на стыке восточной и западной культуры, пишет стихи, недавно выпустила диск песен, главным образом, о любви. Грустных.

Однажды мы летели с ней из Бухары в Ташкент, и на мой расплывчатый вопрос, зачем она летает рейсовым самолетом, зачем после полуночи сидит и разговаривает с журналистом из Москвы и не потому ли, что собирается стать президентом Узбекистана, Гульнара ответила по-восточному ясно и туманно одновременно: «У каждого свой путь, я просто иду своим путем». Отбросив конспирологию, нетрудно согласиться, что гости Style.uz в этом году — Натан Ротшильд, Фаваз Груози, турецкий актер Халит Эргенч, сыгравший Сулеймана Великолепного, Софи Эллис-Бекстор, Демис Руссос, Марк Дакаскос и многие другие — благо для республики, которая слишком привыкла к роли окраины и слишком хороша, чтобы с этой ролью когда-нибудь не расстаться. В конце концов, фестиваль знакомит мир со страной — у нее, уверен, перспективное туристическое будущее, а страну — с миром.

Узбекистан всегда был перекрестком на бесконечном шелковом пути. Когда-то Марко Поло потратил двадцать четыре года для того, чтобы пройти из Венеции до Китая и вернуться обратно. Издревле культура Узбекистана была культурой без границ. В ней были и великий персидский поэт Омар Хайям, и великий тюркский поэт Алишер Навои, и великие русские — Василий Верещагин и Анна Ахматова. Культуры, крови, обычаи здесь не сталкивались, чтобы уничтожить друг друга, а соединялись в удивительно богатом причудливом узоре. «Наш Марракеш», — написал я в «Твиттере», едва осев за столиком гостиницы. «Лучше:))», — ответила мне Гульнара.