ГЛАВА 1

Я познакомилась с Еленой Котовой в марте. Повод для знакомства был вполне незаурядный.

Почти год британская полиция расследует коррупционный скандал в Европейском банке реконструкции и развития (его головной  офис находится в Лондоне). Осенью прошлого года на директора ЕБРР от России, Белоруссии и Таджикистана Елену Котову и четырех ее подчиненных было заведено уголовное дело. Котову обвиняют в нарушении корпоративной этики и, например, в том, что она получила взятку в один миллион евро. Про взятку стало известно от бизнесмена из Канады, бывшего россиянина, который заявил, что сумма была потребована в обмен на то, что банк выдаст ему заем. Сначала  было проведено внутреннее расследование, затем дело было передано в британскую полицию. Как только полиция завела уголовное дело, за сутки российское посольство вывезло Елену Котову и сотрудников ее отдела в Россию. В Москве, после разговора с главой Минэкономразвития Эльвирой Набиуллиной, Котова уволилась из ЕБРР, с нее был снят иммунитет, и тут же российский Следственный комитет в ответ на запрос из Лондона начал свое расследование. К моменту нашей встречи Котова уже полгода сидела в Москве без права выехать куда-либо. Во-первых, этого не разрешает российское законодательство, но с ним можно договориться. Хуже то, что как только Котова оказалась бы в Европе, ее бы заключили под стражу и отдали британским властям, а там уже как договариваться?

Все это я выяснила до нашей встречи. Впечатление сложилось удручающее, подтверждающее правило: чиновник из России (должность в ЕБРР не столько финансовая, сколько чиновничья) не может работать на европейском уровне. Собственно, и задачу свою я видела в том, чтобы аккуратно доказать это правило и закрыть вопрос. Мало что ли я встречала погоревших чиновников, доказывающих, что они на самом деле за правду и все в белом. И именно так я представляла наш разговор. Почему-то особую тоску добавлял тот факт, что моим собеседником будет женщина. Но уж больно громкий скандал — идти было надо. Договорились встретиться дома у Котовой.

Дом рядом с Садовым кольцом, кто бы сомневался. Но квартира оказалась малюсенькая, «двуклеточная». В «большой» комнате — стол, диван и стенка, которая раньше стояла в каждом советском доме, а теперь ее, к счастью, редко где встретишь. Совсем не так, как  я представляла дом бывшего директора ЕБРР.  

— Это ваша квартира? — это было первое, что я спросила.

— Конечно, нет. Я снимаю. Раз попала в переплет, не надо выпендриваться, надо жить по средствам. Убогая, правда? Я сама никак не привыкну.

Видно, что не привыкнет, она производит впечатление растерянного человека. Я знаю это чувство, когда смотришь вокруг себя и думаешь: «И что это все такое? Это понарошку или в этом говне мне и жить?» Это чувство ни с каким другим не перепутаешь.    

И начинает рассказывать про квартиру на Mayfair, про дом в Америке, про ремонт в своих квартирах на Пречистенке. Интересно рассказывает, как-то так, что минут через пятнадцать тебе уже очень жаль и квартиру на Mayfair, до которой нельзя доехать, где очень красиво, и дома в Америке, где живет семья: муж, сын, внучка — до них тоже нельзя доехать, арестуют. Вот тут я и понимаю, почему я тосковала от того, что мой собеседник — женщина. Эмпатия — страшная вещь. Беру себя в руки: надо разобраться с ЕБРР, миллионом и квартирами.   

На мою просьбу вернуться к скандалу достает огромную кипу бумаг, сшитую вместе, — это документы от адвокатов, держать этот том можно только двумя руками. «Вот я так и живу, — с нарочитой веселостью в голосе говорит она, взвешивая на руке кипу бумаг, — это роман об уголовном деле мадам Котовой. Вы не представляете, как интересно. Я читаю, правлю, отправляю в Лондон к своему адвокату — это, правда, роман. Я, кстати, так вдохновилась, что написала настоящий роман. Сейчас начинаю второй — не могу остановиться, я сплю в сутки по два часа три раза».

Свой роман Котова начала писать еще в Лондоне, сразу как начались проверки. Про него разговаривать несомненно легче, хотя бы понятна фабула, драмы и повороты. В настоящей жизни бывшего директора банка разобраться невероятно сложно.

Банк реконструкции и развития был создан, чтобы помогать бывшим социалистическим странам. Теперь, правда, он помогает и Турции, и в большей степени решает европейские проблемы. Елена Котова входила в совет директоров банка и представляла интересы России, то есть ее задача была в том, чтобы другие участники — страны-кредиторы — давали России как можно больше денег на развитие бизнес-проектов. По словам Котовой (документы, пока идет следствие, она не дает), проверки начались после того, как она, согласовав свое решение с Минэкономразвития (она государственный чиновник, назначенный на пост директора приказом тогдашнего президента России Путина), предложила свою кандидатуру на вакантную должность вице-президента банка. Формальных поводов для отказа не было, но поступил звонок от бизнесмена, гражданина Канады российского происхождения. Он сообщил, что Котова вымогает миллион евро за положительное решение по его кредиту. При этом (как  я выяснила уже после разговора) совет директоров не принимает окончательных резолюций. Значит, для того чтобы пообещать протащить проект за деньги, надо как минимум «делиться» с огромным количеством комиссий, представленных не только Россией. Но, черт знает, с другой стороны, квартира на Mayfair, лондонская полиция — мы привыкли ей доверять. Но мне не надо понимать, брала ли она взятку или нет, — интересно другое: что дальше? Как ей жить с этим прошлым.

Котову вызвала на допрос сначала внутренняя безопасность банка. Тут и выяснилось, что квартиру в Москве она сдает, а деньги за квартиру берет в Москве мама секретарши Котовой и передает в Лондон. Еще существуют незадекларированные офшоры, в смысле банку о них до проверок известно не было. А еще Котова давала в долг своим сотрудникам.

— Как такое может быть, вы же проработали десять лет до этого в зарубежных финансовых структурах? — спрашиваю я, потому что все, что перечисляет Елена, действительно вопиющие нарушения.

— Потому что дура баба! Ну, а как сдавать квартиру в Москве: тут же не найдешь западного цивилизованного агентства, которое тебя не обворует. (Я снимала квартиру через такое агентство, я знаю точно, что есть цивилизованные, — к моему портрету добавляется еще одна деталь. Кажется, Котова как уехала из России в 1992 году, так и не меняла свои представления о том, как теперь устроена здесь жизнь.) Или что, вы не дадите денег, если у вашей подчиненной больной ребенок?!

— Я прочла, что ваша квартира в Лондоне стоит три миллиона долларов...

— Да, я тоже это прочла: конечно же, Котова брала взятки, потому что у нее квартира в три миллиона! Во-первых, квартира стоит полтора миллиона. А во-вторых, никто же не спрашивает, как я ее купила, как ипотеку брала и как крутилась-вертелась с этими кредитами.

— А офшоры?

— Ну, я же не девочкой пришла! Я все-таки всю жизнь работала и зарабатывала, я и не стала вписывать их, чтобы не было лишних вопросов — это сглупила, да. Дура, как есть. Ставка директора банка — 120 тысяч фунтов в год, немаленькие деньги. Но для того, чтобы освободить себя однажды и не работать вовсе, этого не достаточно. Я разделила свои личные финансовые дела и работу на посту чиновника — это было честно.

Конечно, это совершенно не честно, потому что даже по российским законам госслужащий не вправе иметь дополнительный доход (статья 11 закона «Об основах государственной службы РФ» запрещает чиновникам заниматься предпринимательской и вообще  какой-либо деятельностью, кроме преподавательской, научной и творческой. — Прим. ред.), но кто в России на это обращает внимание. Я понимаю, что российская поговорка «закон что дышло» — это прошито в каждом гражданине РФ. Интересно, что Котова понимала: дополнительный заработок ЕБРР не понравится, и попыталась отделить работу на государство от бизнеса. В России так делают совестливые чиновники: не завязывают свой бизнес на госслужбу, а если об этом становится  известно, то только вызывает у всех искреннее уважение — вот, мол, честный какой. Отделить деньги от службы — это очень по-человечески. Но в том-то и дело, что, когда включается человеческое, совершенно размывается понятие справедливости. До сих пор я этого так ясно не понимала.

Когда Елена начинает говорить о работе банка, у нее полностью меняется словарь. Она переходит на зубодробительный язык макроэкономики, я переспрашиваю практически каждое слово. Потом выстраиваю предложение — после перевода — с трудом. Диалоги так не строятся. Я с ужасом думаю, что мне предстоит разобраться, как это все работает, и осознаю, что, во-первых, это невозможно без специального образования, а во-вторых, бог с ней с коррупцией, надоела уже.

Поэтому я спрашиваю:

— Вы полгода безвыездно сидите в Москве, как вам тут?

— Ужасно, я не понимаю, что здесь пить, как есть. Совершенно невкусная еда и вода! При этом все время тут ешь. Я пока совсем не понимаю. Я отвыкла, но я дала себе еще время, я придумаю, как привыкнуть.

— А кроме романа и чтения исковых заявлений вы что-нибудь делаете?

— Конечно, друзьям сейчас квартиру оформляю как дизайнер. У меня получается, я давно этим увлеклась. А знаете, облезут, чтобы я заныла и стала несчастной. Вы знаете, я счастливый человек.

Я понимаю, что мне надо взять паузу и прервать разговор, чтобы все осело в голове. Уж кем-кем, а счастливым человеком Котова не выглядит точно. Она живет взаперти, в России против нее ведется расследование, она ходит на допросы, большую часть времени тратит на работу с адвокатами, ее счета заморожены, денег нет, и когда они будут — непонятно. Оформляет дружественные квартиры, пишет книги. Мы прощаемся. Котова дает мне главу из своего романа, я беру. Из вежливости. Мы договариваемся созвониться.

Продолжение следует