Алексей Байер: Как я работал с Довлатовым

Моя работа в «Новом американце» началась с телефонного звонка. Голос с сильным акцентом сначала удостоверился, что у телефона действительно я, а затем, перейдя на русский, вкрадчиво произнес: «Я жил в одном дворе с твоим братом. Как он поживает?»

На это, наверно, полагалось ответить что-то вроде «несчастному полегче, он уже собирается в Тверь», а затем договориться о передаче портфеля в каком-нибудь безлюдном месте.

Однако это оказался не майор Пронин, а Евгений Рубин, знаменитый спортивный журналист. Тут, в эмиграции, ему нужен был переводчик для статей о советском хоккее. Я учился на последнем курсе, из СССР уехал всего пять лет назад, и советский хоккей был мне еще очень близок. Мы с ним опубликовали несколько статей в спортивных журналах, попали в «Нью-Йорк Таймс» и в начале 1980 года он предложил мне работу переводчика в новом еженедельнике, который Рубин с тремя другими бывшими советскими журналистами должен был вот-вот открыть.

Другими журналистами оказались Боря Метер, Леша Орлов и Сережа Довлатов. В мои обязанности входило переводить еженедельную телепрограмму и помогать вести переговоры, если вдруг в редакции появится кто-либо из местных. Сняли большую комнату на Юнион-сквер, в здании, где впоследствии разместится культовый журнал Spy, завезли туда два стола, на один из которых поставили советскую пишущую машинку «Яналиф», и работа закипела.

Да, еще наняли секретаршу. Попала она туда по протекции одного из основателей. Я переводил телепрограмму вслух, а она печатала ее на машинке. Печатала одним пальцем, а когда в конце строчки вдруг звенел колокольчик, вздрагивала и начинала лихорадочно искать каретку.

Но это не было самое ужасное. Самое ужасное было то, что по телефону она отвечала исключительно и негостеприимно «Да». Заставить ее сказать в трубку «New American» или хотя бы «Новый американец» более или менее благожелательным тоном оказалось совершенно невозможно. Как невозможно было и добиться того, чтобы, когда звонили и начинали говорить по-английски, она трубку передавала бы мне, а не брезгливо кидала ее обратно на рычаг.

Мы с ней часто по этому поводу ругались и говорили друг другу колкости, но поделать ничего было нельзя. За время работы она познакомилась уже и с другим основателем, и он даже успел переехать к ней в квартиру в районе Вашингтон Хайтс, предварительно съехав от предыдущей жены.

Для того, чтобы нас примирить, приглашали Довлатова. Потому что он был большой, красивый и пользовался у слабого пола авторитетом.

Впрочем, ругались не только мы с секретаршей. Другие основатели ругали Довлатова. На создание газеты основатели взяли кредит у каких-то денежных людей, залогом которого служило все их личное имущество — привезенная из СССР мебель, постельное белье и их личные «яналифы». Но Довлатов в последний момент смалодушничал и в результате основатели остались втроем. Вот они-то и не уставали корить Довлатова за малодушие и намекать, что вот, мол, приехал Вася Аксенов и пишет он, небось, похлеще тебя.

Были и другие скандалы. С прискорбием должен констатировать, что самым ярым скандалистом был мой друг и покровитель Рубин, который очень скоро переругался со всеми. Специалистом по продаже рекламы у нас работала миссис Рубин, и она тоже со всеми быстро переругалась.

А потом я споил Довлатова. Не по злому умыслу, а по незнанию. Дело было так. Как-то в воскресенье вечером, уже довольно поздно, мне домой позвонили испуганные основатели:

— У нас пропал Сережа, и мы вычислили, что ты был последним, кто его видел. Вы в пятницу с ним вместе из редакции ушли?

— Ну, вместе, — отвечаю. — Все вроде было нормально. Он поехал домой.

— А что вы делали?

— Да ничего вроде. Ну, вышли. Пошли прошвырнуться по 14 улице...

— А дальше?

— Ну, дальше было очень душно. Ну, я говорю, давай пивка дерябнем. Ну, дерябнули. Ну и поехали по домам.

— Блин, ты что? С ума спятил?! Ему ж нельзя. Он же алкоголик. Ты же его споил.

Вскоре, впрочем, Довлатов опять нашелся.

Идея у газеты была, и правда, хорошая. Когда мы приехали в Нью-Йорк, там существовала только одна русская газета. Называлась она «Новое русское слово». Или, как называли ее впоследствии родственники моей жены, «Hobo News» — «Новoсти для бродяг», потому что слово НОВОЕ в заголовке так видится по-английски.

«Хобо Ньюс» была газетой белой и послевоенной эмиграции. В ней печатались воспоминания из кадетского корпуса, публицистические статьи, в которых предрекался скорый крах большевизма и Советов, изгнание красных и восстановление законной власти, а так же некрологи, некрологи, некрологи — причем на первой же странице. При этом, несмотря на то, что владелец и главный редактор газеты Андрей Седых был еврей, в самой газете антагонизм к красным и новоприбывшим имел ярко выраженный антисемитский душок.

«Новый американец» же должен был стать газетой «нашей», для нас и для нашего времени. Написанной современным языком и касающейся наших насущных тем, как в эмиграции, так и в далеком СССР. В таком виде, а тем более, не конкурируя с ежедневным «Русским словом», казалось, можно было выжить.

Если бы не постоянные скандалы. Которые кончились, впрочем, довольно внезапно — а с ними и моя карьера в «Новом американце». Уже в мае двум другим основателям Рубин жутко надоел. Они объединились, совершили переворот и его выкинули. С ним вместе за борт полетела и его жена, и различные ставленники, включая, конечно, и меня.

Я был рад. На носу были выпускные экзамены, и пора было о них подумать. И для газеты это оказалось хорошо, потому что тогда в нее пришли Вайль и Генис, и она стала классикой русскоязычной публицистики. Правда, года три спустя я очень коротко работал еще в одном начинании Рубина, ежедневной газете «Новости», и там тоже был Довлатов. Они с Рубиным за это время успели помириться. Но кончилось все точно также, как и в первый раз — жутким скандалом и новым изгнанием Рубина.

Недавно я был в гостях и сидел за столом с Леной Довлатовой, вдовой Сергея. Решил вспомнить те далекие времена. Мое заявление, что я когда-то работал в «Новом американце», ее крайне удивило: «Этого не может быть. Помещение на Юнион-сквер сняли уже после ухода Рубина, когда появились Вайль и Генис. Я там была с первого дня. Вас там точно не было».

Возможно, она права.