Я познакомилась с этой семьей много лет назад, в самом начале моей практики.

Опыта работы у меня тогда не было почти никакого, и когда они пришли, я даже немного испугалась.

Чаще всего мне доводится работать с мамами и детьми. Иногда приходят всей семьей, иногда сами подростки (обычно по двое), иногда бабушка с внуком или внучкой.

В тот раз пришли отец и сын. Оба широкоплечие, высокие, с упрямыми подбородками. Сын, несмотря на свои пятнадцать лет (я заглянула в карточку), смотрелся уже не подростком, а молодым мужчиной. По взглядам, которые отец и сын исподлобья бросали друг на друга, видно было, что ситуация, приведшая их ко мне, из серии «нашла коса на камень». И, кажется, это отнюдь не банальный подростковый кризис, на который я вначале понадеялась.

— Митрофанушка! — сказал отец так громко, что я слегка вздрогнула.

Сына звали Андреем. Отца — Владимир Андреевич.

— Простите?..

— Митрофанушка у Фонвизина, помните? — пояснил свою мысль отец. — «Не хочу учиться, а хочу жениться!» Вот и у нас то же самое выросло.

— Расскажите, пожалуйста, поподробней. У Андрея проблемы с учебой?

— Нет у него с учебой проблем, в том-то и дело! — воскликнул мужчина. — Ну ладно, был бы дурак-дураком, программу не тянул или там слабый какой-нибудь, больной — тогда другое дело, тогда бы я еще как-то понял. Постарался бы, во всяком случае, понять. А так — ведь все при нем! И все — псу под хвост! Вот привел его к вам, объясните хоть вы ему, если он родителей слышать не хочет. Скажите вот прямо: если есть такая возможность, должен человек учиться, образование получать?

— В общем-то, да, — осторожно сказала я.

Я все еще ничего не понимала. Андрей молчал, по преимуществу смотря в пол. Иногда поднимал взгляд на отца, и тогда из глаз отчетливо искрило. На меня парень не смотрел совсем и, по-видимому, не ждал от меня ничего хорошего. Явно отец притащил его в поликлинику насильно, по принципу «вот, пусть тебе специалист скажет, что я прав, а ты нет».

— Андрей, ты что, бросил школу?

— Да! — сказал отец.

— Нет! — сказал сын.

— Определитесь как-нибудь… — попросила я.

— Он заканчивает девятый класс и собирается уходить в ПТУ. Понимаете?

— Понимаю. А вы, значит, против?

— Конечно, против! — буквально взвился Владимир Андреевич. — А вы, что ли, были бы на моем месте «за»?! Из школы его никто не гонит, учится он без двоек, по математике и физике четверки, отнюдь не самый худший в классе. На хлеб зарабатывать пока не надо, мы его кормим-поим-одеваем. Вся семья у нас, включая бабушек-дедушек, с высшим образованием — инженеры, экономисты… Один сын, один внук — и вот, пожалуйста — Митрофанушка. Мы уж с женой голову сломали: где мы упустили? Ведь и к школе его готовили заранее, и в первых классах с уроками сидели, и в кружки водили — в судомодельный, в бассейн и на танцы…

— Погодите, погодите, — прервала я монолог отца. — Правильно ли я вас поняла, что единственным поводом для существующего сейчас конфликта является то, что Андрей видит свое будущее иначе, чем его видите вы с женой, и может быть, еще бабушки-дедушки Андрея?

— Да! — сказал Андрей.

— Нет! — сказал Владимир Андреевич.

— Еще раз определитесь, пожалуйста, — кротко повторила я.

Из продолжения монолога я узнала то, о чем уже приблизительно догадывалась. Андрей с раннего детства очень взрослый, очень самодостаточный и «очень много о себе понимает». У него есть друзья со двора, большинство из которых старше его. Они курят, имеют серьезные отношения с девушками, могут пропустить баночку пива, разговаривают с применением ненормативной лексики…

— Отец, это что, главное в человеке, да? Курит ли он? Так ты тоже куришь и пиво пьешь…

— Так я — взрослый человек!

— И они взрослые. Нормальные парни. Учатся, работают…

— Вот видите, он всегда так отвечает. С ним абсолютно невозможно разговаривать…

— Но я, с вашего позволения, все-таки попробую, — улыбнулась я. — А вы, Владимир Андреевич, пока подождите в коридоре.

* * *

Оставаться в школе Андрей не хочет. Ему там душно и неинтересно. Одноклассники меняются видеокассетами и курят под лестницей, а девчонки выслуживаются перед учителями и все время по-дурацки хихикают. Из-за двойки плачут. Иногда ему кажется, что он все еще ходит в детский сад.

Ему нравятся машины. Сейчас есть очень сложные, такие, в которых компьютеры всем управляют. Он хочет быть автомехаником. Чинить их, понимать про них все. Они с ребятами уже починили две старые машины и даже ездили на них. В училище он уже ходил, все узнавал, его возьмут, у него там друг учится, а еще один уже закончил и работает на станции. Это хорошая работа, интересная, и с людьми встречаешься, и с машинами, и деньги хорошие платят. Настоящая мужская работа. Да, все в его семье с высшим образованием. И что толку? Вечно жалуются, что начальники дураки, кто-то там развалил страну, а денег не платят. Он другой. Он не хочет ни на кого рассчитывать и жаловаться, он хочет прямо сейчас и своими руками. У него получится — он знает.

— Вы мне, конечно, не верите…

— Верю, — говорю я. — У тебя все получится. У меня друг детства, со двора — автомеханик. Очень любит свою работу.

У Андрея засияли глаза. Очень красиво.

— Отец правду сказал. Про Митрофанушку.

— ?!

— Я жениться хочу.

— Не рано ли?

— Не прямо сейчас, конечно. Но скоро. Я не хочу, чтобы просто так.

— Кто она?

— Она в медучилище учится, на втором курсе, на медсестру. Хочет потом с детьми работать, в поликлинике, или в больнице, любит их. Она очень хорошая.

— Не сомневаюсь.

* * *

Владимир Андреевич выслушал меня спокойно. Я говорила о его сыне вдумчиво и хорошо, и видела, что ему это приятно.

— А если он потом пожалеет? — спросил отец. — Ведь это возможно? А время будет уже упущено…

— Это его время. Если захочет, изменит свою жизнь еще раз. Ваш сын не из слабых, вы сами это знаете.

— Да, пожалуй…

* *  *

Прошло много лет. Действительно много.

И снова ко мне пришли отец с сыном. Серьезный отец и вертлявый мальчишка лет 12-13 — в клетчатых брюках, трех разноцветных футболках, надетых одна на другую, и с серьгой в крыле носа.

— Обезьяна! — сказал отец. — Сядь и не вертись!

Он тепло посмотрел на меня.

— Все-таки это действительно вы, — сказал он. — Столько лет. Я так рад. Вы нам обязательно поможете. Конечно, вы меня не помните, но я-то вас не забыл. И дед помнит.

— Я слушаю вас, — я поняла, что когда-то, скорее всего подростком, он сам был у меня на приеме, но не вспомнила ничего конкретного.

— Понимаете, седьмой класс, сейчас решается, кто пойдет в математический, а кто — в гуманитарный класс.

— Я — в гуманитарный! — влез мальчишка.

— Молчи! — рявкнул отец. — Гуманитарный — это только название. Туда сольют всех неучей, дебилов, социально неблагополучных и прочая. В математическом — усиленная программа по математике и физике, второй язык, хорошие учителя, все возможности для поступления в хороший вуз…

— А если я не хочу в твой «хороший вуз»? — скорчил рожицу мальчишка.

— А чего же ты хочешь? — прежде, чем разразился отец, успела вставить я.

— Я хочу быть диджеем или, если получится, вообще конферансье, — широко улыбнулся мальчишка. — Я всех смотрю, и перед зеркалом тренируюсь. У меня классно получается. Все наши ржут, остановиться не могут… А наша учительница по литературе мне даже книжку старую принесла: «Искусство конферанса». Мы с пацанами группу уже почти организовали. Название «Аурелия Аурита» — это медуза такая с щупальцами, я ее на картинке нашел…

— Учительница говорит, — сдерживая раздражение, произнес мужчина, – что он приходит на любой урок с единственной целью — рассмешить класс и, желательно, педагога. Иногда ему это удается. Я сто раз пытался ему объяснить, что у него еще будет время определиться, а сейчас надо учиться по максимуму, если ему трудно, мы наймем репетиторов, хоть по всем точным наукам, мы сами не выучились когда-то, очень рано поженились, сразу родился ребенок, я-то своей работой на все сто доволен, а вот жена до сих пор мечтает о медицинском институте… В общем, я пошел, а вы тут поговорите с ним, скажите ему прямо: если есть такая возможность, должен человек учиться, образование получать?

Кажется, я вспомнила…

— Митрофанушка? Автомеханик? — неуверенно спросила я.

Он радостно закивал.

— Не уходите никуда! — засмеялась я. — Чтобы вам потом не разочаровываться. Ведь я за то, чтобы Володя стал диджеем или кто он там… И сейчас — Володя, записывай! — дам ему координаты чудесного музыкального театра, куда как раз берут приблизительно с такого возраста, и там в программе есть актерское мастерство, сценическая речь, пластика и все такое…

Володя подпрыгнул, как на пружинке, широко улыбнулся и цепко схватил протянутые мною ручку и листок.

— Вы что-о?! — потрясенно спросил Андрей. — Я думал, вы меня — меня! — поддержите! А вы…

— Володя, все записал? Ну вот. А теперь подожди в коридоре…

* * *

Я говорила ему почти то же самое, что и его отцу много лет назад. Андрей слушал внимательно, и к концу нашего разговора начал потихоньку кивать головой.