— Вы извините, но я, собственно, даже не знаю, зачем я сейчас к вам пришла. Мы были у вас когда-то, несколько лет назад. Сначала с младшим, он не хотел ходить в детский сад, закатывал истерики, потом со старшим, у него был конфликт с учительницей математики…

— А теперь… — подбодрила я.

Женщина, еще совсем не старая, выглядела какой-то растерянной, под глазами залегли тени, русые, без седины волосы гладко зачесаны назад и свернуты в плотную ретро-улитку, какой я не видела уже много лет.

— Теперь старший перешел на второй курс электротехнического института, младший готовится к поступлению в медицинский — он заканчивает специальную школу. Помните, вы нам посоветовали? Я не помнила. Но с мальчиками, кажется, все было в порядке.

— И что же…

— Вы знаете, у меня получилась какая-то странная жизнь, — задумчиво сказала моя посетительница. — Не плохая, нет, и даже не скучная. Я очень люблю своих сыновей, и они стали хорошими людьми. Но я все время боролась с какими-то мелкими трудностями и думала: вот еще немного, вот Артик и Роб подрастут, начнут все понимать, и тогда… А теперь они выросли, все понимают, все умеют и практически не требуют моего участия. Кажется, вот то, чего я так ждала. Вроде бы надо радоваться, а у меня сердце останавливается…

Теперь я их вспомнила. Ее сыновей звали Артур и Роберт — каприз отца-англомана, умершего, когда мальчикам было три и полтора года. Она растила их одна, всю неделю работала, после работы водила в кружки, потом помогала в приготовлении уроков, по выходным ездила в парки, ходила с ними в кино, в театр или в музеи. Так много лет. Я предлагала ей как-то перестроить жизнь в своих интересах, но она улыбалась и говорила, что не видит иного. Классического синдрома жертвы («я всем пожертвовала ради тебя, а ты…») у нее не было ни тогда, ни теперь. Она всегда спокойно и без надрыва делала именно то, что хотела делать. И результат, судя по всему, получился вполне достойным.

— В каком смысле «останавливается сердце»? — спросила я.

— В прямом смысле, — тихо улыбнулась она. — Кардиолог говорит: на кардиограмме видно… Я к врачам ходила, думала, может, заболела чем, полечиться. Невропатолог сказал депрессия, таблетки прописал, но мне от них еще хуже стало… А кардиолог сказал: не понимаю, в чем дело, нужно в больницу, на обследование, потому что можете в любую минуту помереть от остановки сердца. А мне почему-то не страшно, — она снова улыбнулась, и у меня мурашки по коже побежали: ее улыбка была как будто бы уже «с той стороны».

Я не врач и не могла судить, была ли у нее клиническая депрессия, и уж тем более не могла составить какое-то мнение о ее кардиологических проблемах. Но она, выполнив взятые на себя когда-то обязательства, тихо улыбаясь, стояла на краю — это было для меня очевидно.

— Послушайте, но ведь так здорово все получилось, — бодро сказала я. — Они уже выросли, а вы еще не старая, вполне хороши собой, вот случай! Займитесь каким-нибудь фитнесом-фигитнесом, закрутите роман…

Она с симпатией взглянула на меня.

— Спасибо, но, вы знаете, мне это как-то не нужно. Я же была замужем, вырастила его сыновей, они очень похожи на своего отца…

— Ну ладно, а чем вы сами-то увлекаетесь?

— Не знаю, — она честно прислушалась к себе. — Если что и было, то я забыла, а оно не зовет… Я думала: может быть, усыновить еще ребенка, девочку. Но очень боюсь, что не успею уже вырастить как надо. Даже ходила в органы опеки, разговаривала. Они-то мне и сказали: разберитесь сначала со своим здоровьем. Вы помрете, что же — сыновьям с вашим приемышем возиться? Или обратно в детдом?

— У вас есть друзья, подруги?

— Да, подруга, очень хорошая, еще с института. Только видимся с ней, к сожалению, редко: у нее свекровь лежачая и дети младше моих. Но мы почти каждый день созваниваемся, ей нелегко, я стараюсь как-то ее поддержать… Простите еще раз, я понимаю, что это глупо — зачем я сюда пришла, только время у вас отнимаю…

 

***

Сколько раз только на страницах «Сноба» я сказала, что всегда работаю исключительно из интересов детей, и это моя принципиальная позиция? И вы мне поверили? Да ладно!

Принципы и существуют-то для того, чтобы было что нарушать…

Я набрала номер, записанный в моем журнале и, повинуясь какому-то наитию, позвала к телефону младшего, Роберта.

— Вы с братом вдвоем придете ко мне в поликлинику во вторник, к шести часам. Дело касается вашей мамы. Ей ничего не говорить. Все понял?

— Да, — растерянный мальчишеский голос. — А что…

— Придете — все объясню.

Пришли. Младший — бледен и испуган. Старший — раздражен и напряжен.

Как объяснить мальчишкам, если даже специалисты ни черта не понимают? Объясняю, как могу. Мать вырастила вас, не сэкономив для себя ни минуты времени, ни килоджоуля энергии. Это был ее выбор. Вы выросли, надеюсь, порядочными людьми. Теперь уже ей нужна ваша поддержка, ей нужно научиться жить в другом режиме. Если она не научится, а вы не удержите (кроме вас — некому), то будет плохо. Совсем.

У Роберта на глазах слезы. Артур отворачивается, в глазах злой блеск, на скулах желваки.

— Зачем вы нам это говорите? Что вы предлагаете? Мы не можем обратно стать маленькими.

— Это не нужно. Сейчас ей нужна поддержка взрослых людей. Вы взрослые. Кроме вас, рядом с вашей матерью нет и, возможно, уже не будет мужчин. Уделите ей время, поухаживайте за ней. Пригласите в театр, в кино, на выставку. Сходите погулять. Поговорите вечером, посидите с ней за столом на кухне. Обсудите друзей. Спросите совета. Расскажите анекдот, дайте послушать вашу музыку и посмотреть ваши клипы. Это возможно?

— Да-да! — поспешно воскликнул Роберт.

— У нас теперь своя жизнь. Почему бы маме тоже не жить своей жизнью? Мы ведь ей не мешаем… Кстати, она говорила нам о том, чтобы усыновить ребенка. Роберт был против, а я — за. Если ее это развлечет…

— Усыновление ребенка — не развлечение, Артур, — жестко сказала я. — На сегодня ситуация сложилась так, что у вашей матери нет своей, отдельной от вас жизни. Может быть, потом заведется. Но сейчас — острый период.

Артур хотел было возразить еще, потом, поколебавшись, едва заметно наклонил голову.

— Тогда вперед! — напутствовала я.

Проводила юношей до дверей. Ушли явно загруженные. На Артура надежды у меня не было никакой, а вот эмоциональный Роберт, как мне казалось, вполне может…

 ***

Совсем юная женщина внесла в кабинет пухлощекого младенца-девочку.

— Вот, я хотела вас спросить: какие игрушки ей нужно, и еще — она почему-то все только левой рукой берет. Это не страшно?

Мы поговорили об игрушках и асимметрии полушарий. Заглянув в карточку, я увидела, что маме всего двадцать лет. Провожая их до дверей и делая младенцу «козу», я благодушно улыбнулась: «Надо же, какие нынче психологически грамотные родители пошли!»

— А это бабушка нам посоветовала. Она к вам еще с нашим папой ходила. Правда, лапушка моя? — девушка чмокнула младенца в носик. — Где у нас бабушка? Да вот же она, нас за дверью ждет… Она легко вскочила с банкетки, разворачивая розовый комбинезончик. Ее лицо было свежим и красивым, а глаза сияли любовью.

— Они сами оденутся, — сказала я. — А вы войдите ко мне на минутку.

— А я ведь хотела сама к вам зайти! — эту чудесную улыбку даже сравнить нельзя было с той, которая мне запомнилась. — Да как-то не собралась. Представьте: мне просто несказанно повезло! Артур прямо тогда, после нашего с вами разговора, сошелся с девочкой. Приезжей, но очень хорошей. Она забеременела, хотела сделать аборт, он сказал: ни в коем случае, и женился. Хотя они и молодые совсем, такая получилась хорошая семья! А Оленька наша — такая умница и красавица, я просто нарадоваться на нее не могу! Но вы же сами ее видели…

— Да, — серьезно подтвердила я. — Исключительной симпатичности ребенок. А что же Роберт?

— Роберт учится в институте, и еще занимается на кафедре, и еще играет в театре, и еще ходит в походы… В общем, дома мы его видим крайне редко. Но Оленьку он тоже любит. Вы будете смеяться, но мне кажется, что я только сейчас узнала, что такое настоящее счастье…

«Артур, Артур, я была к тебе несправедлива, — мысленно покаялась я. — Надеюсь, ты не сердишься на меня».