Амели Нотомб. Отрывок из романа «Форма жизни»

©Éditions Albin Michel, 2010

Перевод Натальи Морозовой

В то утро я получила письмо совершенно неожиданного содержания:

«Уважаемая Амели Нотомб, Я рядовой второго класса американской армии, меня зовут Мелвин Мэппл, но Вы можете называть меня просто Мэл. Шесть лет назад, в самом начале этой гребаной войны меня отправили в Ирак. Я измучился невероятно, потому и пишу Вам. Мне нужно немножко понимания, а Вы, я уверен, меня поймете. С нетерпением жду Вашего ответа, Мелвин Мэппл Багдад, 18 декабря 2008 года»

Сначала я подумала, что это розыгрыш. Даже если представить, что этот Мелвин Мэппл существует, вряд ли ему позволили бы отправить подобное письмо. Наверняка ведь существует военная цензура, которая никогда не пропустит слово fucking перед словом war.

Я еще раз внимательно изучила письмо. Если предположить, что это фальшивка, состряпана она превосходно — американская марка, иракский штемпель. Убедительней всего выглядела каллиграфия: тот самый незатейливый почерк типичного американца, на который я насмотрелась во время своих поездок в Штаты. И сам тон письма — удивительная непосредственность, уверенность в том, что ему просто не могут не ответить.

Перестав сомневаться в подлинности послания, я наконец обратила внимание на самое странное в этом письме. Не удивительно, что американский солдат, с самого начала войны находящийся в Ираке, невероятно измучен, удивительно то, что он пишет об этом мне.

От кого он обо мне слышал? Хотя, конечно, некоторые мои романы переведены на английский и даже вполне тепло были приняты в Америке лет пять назад.

Я уже не удивлялась, получая письма от бельгийских и французских военнослужащих — в основном с просьбами прислать фото с автографом. Но рядовой второго класса американской армии, расквартированной в Ираке, — это выше моего понимания.

Знал ли он, кто я такая? На это не указывало ничего, кроме адреса издателя, старательно выведенного на конверте. «Мне нужно немножко понимания, и Вы, я уверен, меня поймете», — писал он. С чего он взял, что именно я пойму его лучше всех? Даже если предположить, что он читал мои книги, то являются ли они бесспорным доказательством способности понимать и сочувствовать? То, что Мелвин Мэппл выбрал меня на роль наперсницы, поставило меня в тупик.

С другой стороны, на что мне сдались его откровения? Столько народу денно и нощно пишет мне о своих страданиях. Моя способность воспринимать чужое горе уже на исходе. К тому же проблемы рядового американской армии явно серьезнее, чем проблемы обычных людей. Выдержу ли я? Нет.

Мелвину Мэпплу явно нужен психоаналитик. А у меня совершенно другая профессия. Если я соглашусь выслушать его жалобы, я сослужу ему плохую службу, ведь после шести лет войны ему необходима помощь профессионала.

Просто проигнорировать его письмо казалось мне свинством. Я нашла компромисс: подписала, упаковала и отправила Мелвину Мэпплу несколько своих книг в английском переводе. Я считала, что рядовой американской армии останется доволен, а совесть моя будет чиста.

Позже мне пришло в голову, что отсутствие цензуры наверняка объясняется недавним избранием Барака Обамы. Конечно, инаугурация состоится только месяц спустя, но изменения уже начались. Обама постоянно выступал против войны и заявлял, что в случае победы демократов немедленно выведет войска из Ирака.

Воображение рисовало мне предстоящее возвращение Мелвина Мэппла в его родную Америку: я будто наяву видела, как он приезжает на свою уютную ферму среди кукурузных полей, как родители бросаются ему навстречу с распростертыми объятиями. Эта идиллическая картинка в конце концов вполне меня успокоила. А если учесть, что он наверняка заберет с собой мои книги с посвящением, то я косвенно поспособствую распространению интереса к чтению среди обитателей кукурузного пояса.

***

И двух недель не прошло, как я получила записку из американской армии.

«Уважаемая Амели Нотомб, Спасибо за романы. Что, по-Вашему, я должен с ними делать? С Новым годом, Мелвин Мэппл, Багдад, 1 января 2009 года» Такой ответ показался мне довольно бесцеремонным. В раздражении я написала следующее письмо: «Уважаемый Мелвин Мэппл, Я не знаю. Может, подопрете мебель или положите на стул, чтобы сидеть повыше? Ну, или подарите другу, который умеет читать. Спасибо за поздравления. Вам того же. Амели Нотомб, Париж, 6 января 2009 года» Я отправила эту записку, проклиная свою собственную глупость. С какой стати я надеялась на какую-то другую реакцию от этой солдатни?

Он ответил со следующей же почтой: «Уважаемая Амели Нотомб, Извините, видимо, я неточно сформулировал свою мысль. Я имел в виду, что, раз я пишу Вам, то я, естественно, прочел все Ваши романы. Я не собирался морочить Вам этим голову, потому и не написал, мне казалось это само собой разумеющимся. Но я рад, что теперь у меня есть по второму экземпляру и тем более с Вашим автографом. Дам почитать приятелям. Извините, что потревожил Вас. Искренне Ваш, Мелвин Мэппл, Багдад, 14 января 2009 года» У меня глаза вылезли из орбит. Этот парень прочел мои романы и установил причинно-следственную связь между их содержанием и тем фактом, что ему необходимо мне написать. Я погрузилась в глубокую задумчивость, пытаясь понять, что такое в моих книгах заставило его обратиться ко мне. С другой стороны, этот факт необычайно вдохновил меня как автора: еще бы, разве не приятно сознавать, что существует кто-то, кто прочел все твои романы. То, что этот кто-то был рядовым американской армии, нравилось мне еще больше. Это создавало впечатление международной известности. Я преисполнилась какой-то смехотворной гордости. В прекрасном расположении духа я настрочила такое послание:

 

«Уважаемый Мелвин Мэппл,

Извините за недоразумение. Я действительно тронута, что Вы прочли все мои книги. Пользуясь случаем, посылаю Вам свой последний роман, переведенный на английский — «Токийская невеста», который только что появился в Америке. Название не ахти — слишком похоже на какой-нибудь фильм с Сандрой Баллок, но издатель утверждает, что для выражения «Ни Ева, ни Адам» лучшего перевода не найти. С 1 по 14 февраля я буду представлять его в Вашей стране.

Сегодня Барак Обама стал президентом Соединенных Штатов. Это великий день. Думаю, Вы скоро отправитесь домой, и я очень рада за Вас.

Дружески

Амели Нотомб,

Париж, 21 января 2009 года»

 

***

Во время американского турне я не уставала повторять всем, кто готов был слушать, что я переписываюсь с солдатом, служащим в Ираке, который прочел все мои книги. Журналистам это понравилось. «Филадельфия Дейли Рипорт» озаглавила статью «Рядовой американской армии читает бельгийскую писательницу Амели Нотомб». Не знаю точно, как именно повлияла эта информация на моих читателей, но эффект был потрясающий.

По возвращении в Париж меня ожидала гора почты, и в том числе два послания из Ирака:

«Уважаемая Амели Нотомб,

Спасибо за «Токийскую невесту». Не переживайте, заголовок отличный. Я обожаю Сандру Баллок. Предвкушаю удовольствие от чтения. Знаете, у меня будет достаточно времени, ведь мы возвращаемся не завтра. Новый президент сказал, что вывод войск займет восемнадцать месяцев. А так как я прибыл одним из первых, то я и уйду последним, вот увидите, со мной вечно так. Но Вы правы, Барак Обама — парень что надо. Я голосовал за него.

Искренне Ваш,

Мэлвин Мэппл»

 

«Уважаемая Амели Нотомб,

Мне очень понравилась «Токийская невеста». Надеюсь, Сандра Баллок согласится на эту роль, это будет классный фильм. Какая чудесная история. В конце я плакал. Не спрашиваю Вас, было ли это на самом деле; это так похоже на правду.

Как Вам Америка?

Искренне Ваш,

Мелвин Мэппл

Багдад, 7 февраля 2009 года»

 

Я тут же сочинила ответ:

«Уважаемый Мелвин Мэппл,

Я очень рада, что Вам понравилась моя книга.

В Вашей стране меня принимали очень хорошо. Всюду я говорила о Вас: взгляните на эту статью из “Филадельфия Дейли Рипорт”. К сожалению, я не могла сообщить журналистам, откуда Вы родом. Я так мало знаю о Вас. Если Вы не против, расскажите мне немного о себе.

Дружески,

Амели Нотомб

Париж, 16 февраля 2009 года»

 

Я предпочла не вдаваться в подробности по поводу гипотетического фильма с Сандрой Баллок: я написала об этом в шутку, совершенно не ожидая, что Мелвин воспримет ее всерьез. Боюсь, он будет расстроен, если узнает, что у этого фильма практически нет шансов увидеть свет. Нехорошо расстраивать жителей кукурузного пояса.

 

«Уважаемая Амели Нотомб,

Статья из “Филадельфия Дейли Рипорт” очень меня порадовала. Я показал ее ребятам, и теперь они все хотят написать Вам. Я сказал им, что Вы уже вернулись из Штатов, так что это больше не имеет смысла — ведь все, чего они хотят, это чтобы о них написали в газетах.

Вы хотите узнать обо мне побольше. Мне 39 лет, и я старше всех в части. Я поступил на военную службу довольно поздно, в 30 лет, просто потому что других перспектив у меня к тому времени не осталось. Я буквально подыхал с голоду.

Мои родители познакомились в 1967 году, во время знаменитого Summer of Love. Они стыдятся того, что я служу в армии. Я объяснил им, что в Америке, когда ты подыхаешь с голоду, другого способа выжить просто нет. “Но ты мог бы вернуться к своим старым родителям”, — ответили они. А я считаю, что прозябать приживалом у своих предков, которые держат автозаправку на окраине Балтимора, гораздо хуже. Я там вырос, и у меня нет ни малейшего желания туда возвращаться. Балтимор хорош только для рок-музыкантов, а у меня, к сожалению, нет к этому ни малейшего таланта.

До тридцати лет у меня были мечты, идеалы, и я пытался их реализовать. Я хотел стать новым Керуаком, но хотя я и прошел километры дорог под бензедрином, я не смог написать ни одной пристойной строчки. Я накачивался алкоголем, чтобы стать новым Буковски. В общем, я понял, что писатель из меня не получится. Я попробовал себя в живописи — это была катастрофа. Малевать абстракции оказалось не так-то просто, как думают некоторые. Я хотел стать актером, но из этого тоже ничего не вышло. Я оказался на улице. Теперь я даже рад, что мне пришлось узнать, каково быть бездомным. Это многому меня научило.

 

В 1999-м я завербовался в армию. Я сказал родителям, что ничем не рискую, ведь последняя война была еще совсем недавно. По моей теории, война 1991 года в Персидском заливе надолго утихомирила Америку. Я считал, что служить в армии в мирное время будет легко. Ну, конечно, что-то там происходило в Восточной Европе и в Африке, в Ираке был Саддам Хусейн, но мне казалось, что на горизонте не маячит ничего экстраординарного. Как Вы понимаете, у меня нет никакого политического чутья.

В жизни военного были не только плюсы, я это сразу понял. Муштра, дисциплина, вечные окрики, все строго по графику — мне это никогда не нравилось. Но зато я больше не был бездомным, и это было главное. Я понял, что двух вещей я боюсь больше всего: спать на холоде и голодать.

А в армии кормят. Бесплатно, вкусно и сколько влезет. Когда меня забрили, я весил 55 кило при росте метр восемьдесят. Думаю, они догадывались об истинных мотивах моего желания стать солдатом. Но, насколько я знаю, я далеко не единственный пошел в армию по этой причине.

Искренне Ваш,

Мелвин Мэппл

Багдад, 21 февраля 2009 года»

 

Да, с кукурузным поясом я промахнулась. Пригород Балтимора — это гораздо хуже. Не зря же кинорежиссер Джон Уотерс снимал там все свои фильмы. Этот город выглядит как самый невзрачный пригород. Страшно подумать, на что похож в таком случае пригород Балтимора.

11 сентября 2001 года бедняга Мелвин Мэппл, должно быть, понял, какую ошибку он совершил. Нет, время оказалось совсем не мирным. Он дорого заплатил за спасение от голода.

***

«Уважаемый Мелвин Мэппл,

Спасибо за Ваше очень интересное письмо. Оно мне очень понравилось, у меня создалось впечатление, что теперь я знаю Вас гораздо лучше. Пожалуйста, не стесняйтесь, напишите продолжение или другие истории из Вашей жизни, как Вам больше нравится.

Дружески,

Амели Нотомб,

Париж, 26 февраля 2009 года»

 

«Уважаемая Амели Нотомб,

В армии нам платят не очень много. На свою зарплату я покупал книги. Совершенно случайно я прочел первый из Ваших романов, переведенных на английский — «Катилинарии». Меня зацепило. И я достал все Ваши книги. Это трудно объяснить, но они со мной разговаривают.

Если бы Вы знали меня получше, Вы бы поняли. Мое здоровье ухудшается с каждым днем, я очень устал.

Искренне Ваш,

Мэлвин Мэппл

Багдад, 2 марта 2009 года»

 

Эта записка меня встревожила. Полагаю, в Ираке нет недостатка в источниках болезней: токсические вещества, используемые в военных целях, стресс, не говоря уже о ранениях. Впрочем, я уже просила его рассказать побольше о себе, не умолять же мне его в конце концов? Или это болезнь помешала ему написать больше? Но мне все же казалось, что он недоговаривает по какой-то другой причине. Я не знала, какой линии придерживаться и не ответила ничего. И слава богу. Я получила новое письмо.

 

«Уважаемая Амели Нотомб,

Мне стало немного лучше, и я нашел в себе силы написать Вам. Я должен объясниться: я страдаю заболеванием, самым распространенным среди американских солдат в Ираке. С начала военной операции в марте 2003 года число больных удвоилось и до сих пор продолжает расти. Во времена Буша эту проблему пытались замолчать, потому что считалось, что она наносит ущерб образу американской армии. С тех пор как избрали Обаму, в газетах заговорили о нас, но пока еще только шепотом. Вы наверняка подумали о каком-нибудь венерическом заболевании, но Вы ошиблись.

Я страдаю ожирением. Это не генетическое заболевание. Я был нормальным ребенком и подростком. Повзрослев, сильно похудел — это был результат моего нищенского существования. Я завербовался в армию в 1999 году и очень быстро поправился, но тогда это еще не было катастрофой: я был всего лишь оголодавшим скелетом, которого наконец-то накормили вволю. Через год я стал весить столько, сколько и должен весить тренированный солдат моего роста — восемьдесят кило. На этой отметке я без труда держался до начала войны. В марте 2003-го меня одним из первых отправили в Ирак. И вот тут начались проблемы. После первых боев — с разрывами снарядов, танками, с телами, которые разлетаются на кусочки рядом с тобой, и людьми, которых ты сам убиваешь, — я узнал, что такое страх. Есть смельчаки, которые в состоянии это выносить, я — нет. У некоторых от этого пропадает аппетит, но большинство, вроде меня, реагируют наоборот. После боя возвращаешься в ужасе, ошеломленный тем, что еще жив, и, едва успев сменить штаны (их пачкаешь при каждом взрыве), тут же кидаешься на жратву. И не только на жратву — начинаешь с пива; еще одно проклятье толстяков — пиво. Высасываешь одну-две банки, а потом уж набрасываешься на то, что посытнее. Гамбургеры, жареная картошка, сэндвичи с джемом и арахисовым маслом, яблочный пирог и шоколадный кекс — есть можно до отвала. И ты ешь. Невероятно, сколько в человека влезает. Просто с ума сойти. Что-то в тебе ломается. Нельзя сказать, что тебе нравится жрать именно так, но это сильнее тебя, ты можешь убить себя едой, возможно, именно этого ты и добиваешься. Вначале некоторых тошнит. Я пытался спровоцировать рвоту, но у меня не получилось. А было бы легче. Ведь страдаешь так, будто твой желудок вот-вот взорвется. Клянешься себе, что никогда больше не будешь столько есть, потому что это невыносимо. Но на следующий день — снова бой, ты участвуешь в ужасах пострашнее вчерашних, к этому невозможно привыкнуть, у тебя душа уходит в пятки от того, что надо беспрестанно стрелять и бежать, бежать и стрелять, и единственное твое желание — чтобы этот кошмар поскорее закончился. Те, кто возвращается после боя, полностью опустошены. Поэтому ты снова накидываешься на пиво и жратву, и желудок постепенно растягивается, так что ты больше не испытываешь дискомфорта. Те, кто вызывал у себя рвоту, перестают это делать. Жиреешь, как свинья. Каждую неделю требуешь форму на размер больше. Конечно, это неприятно тебе самому, но никто не в силах остановить этот процесс. И потом — это уже не твое тело. Все это происходит с чьим-то чужим телом. Всю эту еду ты запихиваешь в глотку какого-то неизвестного тебе человека. Доказательство тому — ты все меньше и меньше ощущаешь свой желудок. Это позволяет проглотить еще больше. То, что ты испытываешь, — это не удовольствие, а омерзительное утешение.

Я знаю, что такое удовольствие, и это не оно. Удовольствие — это что-то огромное. Как, например, занятие любовью. Но со мной этого больше не произойдет. Во-первых, потому что никто меня больше не захочет. Во-вторых, я сам больше ни на что не способен. Как привести в движение тушу, весящую 180 кило? Теперь вы поняли, что за время пребывания в Ираке я набрал центнер. То есть по 17 килограмм в год. И это еще не конец. Мне предстоит провести тут еще 18 месяцев — плюс 30 килограмм. Остается надеяться, что, вернувшись в Америку, я перестану толстеть. Как и большинство американских солдат, я страдаю булимией, но при этом не способен вызвать у себя рвоту. При таких условиях единственное, что мне остается, — это начать худеть.

Сто килограмм — это один довольно толстый человек. Таким образом, с тех пор как я попал в Ирак, я обзавелся толстяком или толстушкой. А раз она присоединилась ко мне здесь, я назвал ее Шехерезадой. Не очень справедливо по отношению к настоящей Шехерезаде, которая, судя по всему, была девушкой стройной. Но я все же предпочитаю отождествлять свой лишний вес с одним человеком, чем с двумя, и с женщиной, а не с мужчиной, вероятно, потому, что я гетеросексуал. И потом Шехерезада мне очень подходит. Она разговаривает со мной ночи напролет. Она знает, что я больше не могу заниматься любовью, и заменяет это действо удивительными историями. Раскрою Вам секрет: только благодаря тому, что я придумал себе Шехерезаду, я могу выносить собственное ожирение. Если ребята узнают, что я наградил свой жир женским именем, не можете представить себе, что со мной будет. Но я знаю, что Вы меня не осудите. В Ваших книгах полно толстяков, и Вы никогда не описываете их как мерзавцев. И еще Ваши герои всегда придумывают себе странные истории, чтобы продолжать жить дальше. Как Шехерезада.

Мне кажется, это она пишет это письмо, потому что мне никак не удается его закончить. Никогда в жизни я столько не писал, и это только доказывает, что пишу не я. Мое ожирение вызывает у меня отвращение, но я люблю Шехерезаду. Ночью, когда вес наваливается на грудь и стесняет мне дыхание, я представляю себе, что это не я, а прекрасная молодая женщина растянулась на мне. Когда я полностью погружаюсь в эту фантазию, я слышу женский голос, который шепчет мне на ухо неизъяснимо прекрасные вещи. Тогда мои толстые ручищи обнимают эту плоть, и сила внушения так велика, что, вместо того чтобы чувствовать свой жир, я прикасаюсь к своей пленительной возлюбленной. Поверьте, в эти минуты я по-настоящему счастлив. Более того: это мы, мы с Шехерезадой счастливы, как могут быть счастливы только любовники.

Знаю, что это меня не спасет. Смерть от ожирения вполне реальна, а так как я продолжаю набирать вес, мне ее не избежать. Но если Шехерезада останется со мной до конца, я умру счастливым. Вот так. Мы с Шехерезадой хотели рассказать Вам нашу историю.

Искренне Ваш,

Мелвин Мэппл

Багдад, 5 марта 2009 года»