Ни один мой визит в Москву не обходится без Того Самого Спора. О том, что в Америке все ненастоящее. Он может возникнуть под любым предлогом, вылупиться из любой темы, но проходит всегда по одному и тому же сценарию. В прошлый раз, в начале июня, мне почти удалось его избежать — если бы не ставшая ритуальной привычка в последний вечер в Москве сидеть допоздна в кафе «Маяк» (в надежде достаточно себя вымотать, чтобы заснуть в самолете).

В ту ночь тон в «Маяке» — опять же как почти всегда — задавал вдребезги пьяный редактор уважаемой газеты. Я, не выдержав, усмехнулся, представив себе на его месте Билла Келлера из The New York Times. Что творилось бы на следующий день в прессе и блогах, если бы исполнительный редактор главного в мире ежедневника хоть раз появился на люди в подобном виде? Клип на YouTube. Карикатуры. Дальнейшее падение акций «Таймс». Публичные извинения. Увольнение, в знак уважения оформленное как уход. Рехаб. Политические последствия. Восторг консерваторов. Два-три полноправных новостных цикла на кабельных каналах, особенно Fox News. Исчезновение из публичной жизни. Постепенное, тщательно срежиссированное в нее возвращение: эксклюзивное интервью с Опрой Уинфри, два-три журнальных эссе, год работы лектором на журфаке Колумбийского университета. Фонд борьбы с алкоголизмом имени Келлера. Ну и так далее. Что-то подобное я и сказал моим компаньонам. Тридцать секунд спустя за нашим столом в очередной раз бушевал Тот Самый Спор.

«Русская» сторона Спора (я не могу назвать ее иначе, потому что ни с кем другим у меня подобных дискуссий не возникало) всегда одна и та же. Она заключается в том, что Билл Келлер в данном примере — лицемер, так как давит в себе естественные импульсы ради ханжеского кода прилюдного поведения. Ханжа и я, так как не могу представить себе, что тот же Келлер, наоравшись вечером на незнакомцев в нью-йоркском баре The Lighthouse, вполне способен наутро выйти на работу и делать свое дело. Речь в Споре идет даже не о пресловутой политкорректности (о значении которой в каждодневной жизни американцев у россиян до сих пор чудовищно раздуто представление), а о древнем, как минимум столетнем, мифе о «фальшивой американской улыбке»: о том, что, отказывая себе в публичном надрыве, американец автоматически становится менее аутентичным; что «бездушное» поведение в публичной сфере само по себе является разъедающей душу ложью.

— Ну, не знаю, — попробовал я затормозить в сантиметре от стены, на которой было написано ЯНКИ ГОУ ХОУМ. — По-моему, это не связано с национальной ментальностью. Это просто вопрос профессиональной чести.

 — Когда я слышу слова «профессиональная честь», — отчеканила в ответ мой главный оппонент, девушка, работающая редактором в женском журнале, — я слышу «дрессированная собачка».

В течение следующей пары недель я успел об этой дискуссии забыть — пока не заехал по книжным делам в Киев, в котором ни разу в жизни не был. Мне сразу бросилась в глаза патологическая любовь киевлян к сериалу «Доктор Хаус» — майки и сумки с Хаусом продаются рядом с рушниками и матрешками в сувенирных киосках; в метро рекламируется клиника «Доктор Хаус»; в книжных лежит россыпь книг о самом сериале, его философской подоплеке и так далее. Я попытался понять, чем именно этот сериал, в отличие от десятков других, так привлекает местное население, и тут в голове у меня снова всплыл образ нетрезвого Билла Келлера. Разумеется. Как я раньше не догадывался. Хаус, в конце концов, тот же самый алкоголик, разве что роль водки у него играет викодин. Важен не способ забыться, а сам образ человека, который встает из канавы, блестяще проводит сложнейшую операцию и падает обратно в канаву. Теперь все становится на свои места. В жизни нет места подвигу, разве что если жизнь посвящена самоуничтожению: тогда простое выполнение своих обязанностей подвигом и становится. Гениальный журналист — не Боб Вудвард, раскрывший Уотергейт, а Хантер С. Томпсон, писавший про лисью охоту не выходя из отеля: подвигом становится сам факт, что он закончил хоть одну статью. Этот образный ряд можно продолжать бесконечно. Короче, проблема американского подхода не в том, что мы скованы или лицемерны. А в том, что мы не даем своему рабочему «я» достаточно контрастный фон. В следующий раз, когда меня втянут в Тот Самый Спор об американской аутентичности, я просто приведу в пример доктора Грегори Хауса.

Хотя ведь его играет англичанин. Черт.